Правила игры в человека

Это почему ещё, с сомнением спрашивает Даша.

А вот сама узнаешь, отвечает Алёна, когда понаблюдаешь за ними подольше.

Дворник Константин сметает в кучу опавшие листья, жёлтые, красные. Поравнявшись с лавочкой, останавливается, спрашивает: ну, как оно? Константин не любит пустой болтовни, поэтому не здоровается, и вопросы всегда задаёт строго по делу.

Кошка, говорит ему старуха слева. В подвале. Как и дворник, двое с лавочки предпочитают не тратить лишних слов.

Понял, отвечает Константин. Закончив с листьями, он спускается в подвал и выносит оттуда коробку с разноголосо пищащим семейством, маленькая кошка цвета опавших листьев тревожно снуёт у Константина под ногами.

Дверь, говорит ему вслед та, что справа. На чердак.

Понял, не оборачиваясь, отзывается Константин.

Тёмно-синяя машина останавливается за квартал, тот, кто из неё выходит, сосредоточенно набирает один и тот же номер, но телефон раз за разом выдаёт серию коротких гудков. Почему-то вместо того, чтобы войти во двор, приехавший сосредоточенно хмурится, вертит головой и даже трёт виски, но это, кажется, не очень помогает, потому что в конце концов он пожимает плечами и, потоптавшись, садится обратно в синюю машину и уезжает. Неважно.

Даша наблюдает из окна, прижавшись носом к стеклу, если смотреть со стороны двора, наверное, Дашин нос сейчас похож на пятачок. Она видит, как левая старушка поворачивается к дворнику с коробкой и что-то говорит. Дворник ей отвечает, и в этот момент, с дрожащим замиранием в животе, Даша вдруг понимает, что Алёна была совершенно права: в старушках есть что-то ужасно не настоящее, обычные люди так не разговаривают. У обычных людей двигается лицо, глаза, а эти… Ой, мамочки, думает Даша, сильнее прижимая нос к стеклу и страшно жалея, что ничего не слышит.

Когда в дверь стучат, у Оли, разумеется, сердце падает куда-то вниз, она идёт открывать, пытаясь сохранить ледяное выражение лица – но за дверью оказывается дворник. Привет, растерянно говорит Оля.

Вот, отвечает Константин, протягивая ей котёнка. Весь котёнок цвета опавших листьев целиком умещается на дворниковой ладони. Константин уточняет: надо?

Надо, тут же соглашается она. Очень надо.

Уже под вечер, на чердаке, за перекосившейся дверью, которую как раз в этот момент чинит Константин, происходит почти незаметное движение. В сваленный в углу ворох старой одежды пробирается мышь, затем ещё одна. Сверху сама собой с лёгким шорохом осыпается штукатурка, стекло чердачного окна почти неслышно лопается. Потом то, что только что было небольшой кучей мусора, приходит в себя, поднимается и отряхивает подол юбки. Встаёт и не слишком уверенными поначалу шагами идёт к выходу с чердака.

Константин, который только что закончил и закрыл дверь на замок, видит, как запертая дверь без малейшего сопротивления замку распахивается, и с чердака выходит старушка.

Ага, говорит он. Вот как, значит.

Окно, отвечают ему. Разбилось. И, не тратя больше слов, спускаются вниз, на лавочку, к ожидающим там двум другим.

Понял, говорит ей в спину Константин. Три – это хорошо, думает он с удовольствием. Больше присмотра, больше порядка. А то куда это годится, такой большой домище – и всего двух себе отрастил, перед соседями стыдно.

Вот блин, думает Олег, глядя, как из подъезда выбирается третья старуха, и усаживается на скамейку к коллегам. Совсем житья теперь не будет. Подхватывает разгулявшегося щенка и сбегает к себе, шепчет под нос: грымзы.

Ой, мамочки, с восторженным ужасом думает Даша, которую мама ведёт домой из садика, их теперь целых три! Интересно, Алёна уже знает?

Словно услышав её, третья старуха поворачивает голову, прижимает к носу палец, так, что он сплющивается и становится похож на пятачок, и не очень умело, но старательно подмигивает.

Сергей Кащавцев

Новогоднее обращение