Правила игры в любовь

У них квартира старая, с высоченными потолками. Там всё дышало стариной, прошлыми веками. Из современности я сразу ныряла в какое-то другое измерение, где танцуют на комоде фарфоровые слоники, тикают старинные часы.

Бывая там, я постоянно слышала звуки то ли шарманки, то ли музыкальной шкатулки. Ни того ни другого в доме Короля не было. По крайней мере, я не видела. Но музыку слышала. Она звучала и грела душу.

И с Верой Ефимовной мне нравилось заниматься. То, что не могли сделать мать и преподаватель в музыкальной школе, сделала она — очень тихая и болезненная женщина, сломленная жизнью и судьбой, пережившая, как смогла, предательство, но не сумевшая выкарабкаться из постыдной зависимости.

— Она держится, Эль, — шептал мне Лео, и глаза его странно блестели. — Ты держишь её наплаву.

Хватило её, к сожалению, ненадолго, но те дни, что мы провели с Лео вместе, пока его не забрали в армию, она смогла выдержать.

Он никогда не пил и не курил. По крайней мере, не со мной. А может, я не замечала. Но от него никогда не пахло ни алкоголем, ни сигаретным дымом.

Фанат здорового образа жизни. Любитель бега по утрам и силовых упражнений. Как много можно узнать о человеке за одиннадцать дней.

А ещё я выиграла спор. Маринка, недовольно сопя и хмуря брови, буркнула, когда мы наконец пересеклись в школьном дворе:

— Извини, была не права.

Я вначале даже не поняла, о чём это она. А потом вспомнила: ах, да. Спор. Дурацкий какой-то, глупый.

— Мир, — протянула ей мизинец, и мы помирились.

Подруг распирало от любопытства. Им хотелось знать, как это — дружить с Королём. А мне не хотелось рассказывать. Отделывалась общими фразами.

Это было только наше, то, что не выставишь напоказ перед всеми. Дружба не витрина, а сейф: самое дорогое, по-настоящему ценное прячешь подальше от других глаз, чтобы меньше обсуждали и злословили.

Только Летке я призналась однажды.

— Я думала, он злой. Или страшный. Думала, он… бандит грубый. А он такой, как мы. Ну, только парень, а не девчонка.

В день, когда Лео забирали в армию, срывался дождь.

— Ну что? Давай прощаться? — улыбался он мне. — Будешь меня ждать? — сверкал зубами.

Он постригся коротко. У него смешно торчали уши. Вроде не лопоухий, а… непривычно.

— Буду, — ответила очень серьёзно.

— Ты же теперь моя невеста, Эль, — шутил Лео и поправлял мне косички. — Должна обязательно дождаться! Смотри мне, замуж не выскочи, пока я буду родину защищать!

— Дурак! — смутилась я до слёз. Он что-то совсем страшное говорил. В девять с хвостиком лет «замуж» звучал слишком дико и обидно. Я понимала, что он меня троллит, и поэтому хотелось замахнуться и ударить его футляром со скрипкой. По коленке, например. Чтобы стало больно.

— Год, Эль! Всего год! Это же нетрудно, правда?

Желание его поколотить усилилось. А ещё захотелось расплакаться. Разреветься. Не то чтобы я привыкла к нему за эти одиннадцать дней, нет. Просто не понимала, зачем он издевается.

Лео, наверное, уловил злой блеск в моих глазах. Вмиг растерял весь задор, сдулся, снова поправил косички, словно ему нечем было занять руки, а затем нормальным голосом сказал:

— Не обижайся, Тань. Если ты сейчас расплачешься, я, наверное, тоже. Так легче, понимаешь? Уходить с улыбкой, шутя. Мне не страшно. Нормально. За мать переживаю. Да за тебя теперь.

Он снова прикоснулся к моим косичкам. Словно они для него — талисман. Если подержишься, обязательно будет удача.

— Но ты не бойся, — подмигнул и легонько щёлкнул по носу, — я пацанам сказал — присмотрят. Никто тебя не обидит, слышишь?

Как будто меня до этого кто-то обижал… Но для Лео так было проще — знать, что я под присмотром. Чуть позже я это поняла. А тогда я всё равно расплакалась. И он прижал меня к себе. Гладил по голове.

— Ну, ну. Что ты. Всё будет хорошо, Тань. Всё будет хорошо.

Он повторял эту фразу, чтобы успокоить и меня, и себя заодно.

Я прожила этот год не легко, но насыщенно.

Школа, музыкалка, болел отец. Лежал в больнице. Мать пропадала там, ухаживая за ним. Может, поэтому мимо неё тогда прошла моя дружба с Королём. Ей было не до меня. А сплетницы не доложили. Позже всё это стало не актуально — подзабылось.

По вечерам за мной ходила свита. Поначалу я пугалась. Пыталась бегать, пока хмурый Михо не пресёк мои попытки к бегству.

— Ты это. Не дрейфь. Нам Король приказал. Лучше под присмотром, усекла? А то он головы нам снимет.

Больше я не бегала. К сопровождению привыкла.

К Вере Ефимовне я, конечно, наведывалась.

Она запила почти сразу, как только уехал Лео. Двери не открывала. Пряталась.

— Ты это. Мы сами, — уводил меня за руку от её квартиры тот же Михо. — Не нужно тебе её видеть пока, Принцесса. Позже мы скажем.

Но я не могла ждать и ничего не делать. Я писала ей записки. Воровала из дому еду. Оставляла на пороге. Еда исчезала. Сама она забирала или мальчишки заносили — не знаю.

Вера Ефимовна то заныривала в запой, то выныривала. Когда она возвращалась «в себя», я приходила её навещать.

Мы занимались музыкой. А ещё она любила поговорить по душам — то ли со мной, то ли сама с собой.