Она записала номер телефона риелтора на клочке бумаги и пошла прочь, мимо перекрестка с Шестой авеню, мимо женской тюрьмы на Гринвич-авеню, 10. Это мрачное здание в стиле ар-деко построили в 1932 году на месте старой тюрьмы Джефферсон-Маркет. Женщины-заключенные выкрикивали ругательства сквозь решетки, которыми были забраны распахнутые настежь окна. На улице было жарко, а внутри тюрьмы еще жарче.
Френни сделала все что могла. Прохладный ветерок ворвался в окна, промчался по душным тюремным коридорам. Пусть на мгновение, но все же принес облегчение от жары. Ответом были смех и дружные аплодисменты. Френни огляделась по сторонам. Никто на нее не смотрел, никому не было до нее дела. Она послала воздушный поцелуй женщинам, лишенным свободы, и пошла дальше своей дорогой, а ветер остался и дул весь день.
Френни нашла Винсента в «Балагуре» на Кристофер-стрит. Он пил абсент с лимонным соком, держа за щекой кубик сахара.
– Какие люди! – сказал он, увидев сестру. – Привет, Френни.
С ним в кабинке сидели две симпатичные девочки. Судя по всему, студентки Нью-Йоркского университета. Одна из них вовсю прижималась к Винсенту. Они были явно не рады приходу Френни и бросали на Винсента сердитые взгляды. Как будто ему было не все равно. Френни искренне не понимала, зачем ему это надо. Что он пытается доказать и кому? Может, себе самому?
– Пойдем, – сказала она таким тоном, что Винсенту сразу стало понятно: все очень серьезно. – Мы переезжаем.
– Что?
Френни получила уведомление от адвоката. Им хватит денег, чтобы купить ветхий домик в Гринвиче, и еще кое-что останется на жизнь. На первое время. А потом им придется крутиться самим.
– Грузчики приедут на этой неделе. Наш дом продан, мы переезжаем в другое место, которое нам по карману. То есть я очень надеюсь, что по карману. – Она расплатилась по счету Винсента и пошла ждать на улице, пока он прощался со своими подружками. Они шагали плечом к плечу, их каблуки громыхали по мостовой: две высокие мрачные фигуры в черном, с хмурыми лицами. Прохожие расступались перед ними, а то и вовсе переходили на другую сторону улицы.
– Значит, мы переезжаем, – сказал Винсент. – А как же Рэдклифф?
Френни угрюмо взглянула на брата.
– Ты же знаешь, что я никуда не поеду.
– И очень зря.
Домой они приехали на такси и долго стояли на тротуаре, с грустью глядя на дом, где прожили всю жизнь. Наверное, они уже никогда не вернутся сюда, на Восемьдесят девятую улицу. Да и что им здесь делать? Зачем возвращаться туда, где было столько потерь?
– А как же Хейлин? – спросил Винсент.
Сегодня в Нью-Йорке пахло влажной травой и жасминовым чаем.
Френни пожала плечами.
– Он быстро меня забудет.
– Ты его недооцениваешь. Он тебя никогда не отпустит.
Когда позвонил Хейлин, Френни сказала ему, что он поедет в Кембридж один, без нее. Он не стал слушать. Он продолжал ей названивать целыми днями, и в конце концов Френни вообще перестала брать трубку. Он чуть ли не поселился у них на пороге, но Френни ни разу к нему не вышла. Рано или поздно ему все равно надо будет уехать в университет. Лето закончилось. Наступил сентябрь. Листья в парке желтели, перелетные птицы уже собирались на юг.
– Ты остаешься из-за меня, – сказала Джет.
Френни пожала плечами.
– Ты моя сестра.
– А как же Хейл?
– Он как-нибудь справится.
– Точно? – спросила Джет.
– Да. Но меня он слушать не станет. Поговори с ним сама, – сказала Френни на удивление слабым голосом. – Прикрой меня, Джет.
– А если ты потеряешь его навсегда?
– Значит, так тому и быть.
Джет все-таки согласилась поговорить с Хейлином. Он стоял на крыльце дома Оуэнсов, собранный и решительный. Точно такое же жесткое, волевое лицо у него было в тот день, когда он в шестом классе приковал себя к стойке с десертами в школьной столовой. Джет сказала ему, что Френни не поедет в Кембридж, что она забрала заявление на поступление. Уговаривать ее бесполезно. Джет уже пыталась.
– Можно мне с ней увидеться? – спросил Хейл. – Если мы поговорим, я уверен, она поедет со мной.
Джет покачала головой.
– Ты сам знаешь, какая она упрямая.
Семестр уже начался. Хейлин пропустил два дня занятий и не прошел регистрацию; если он не появится в Кембридже в ближайшее время, его могут вообще не принять.
– Поезжай, – сказала ему Джет. – И не вини себя ни в чем.