Правила магии

Они совсем не похожи на нас. Они каждый день нас удивляют и, может быть, даже пугают, когда не хотят следовать нашим правилам, бунтуют против родительской власти, по ночам вылезают из окон и пьют спиртное, еще не положенное им по возрасту, и не признают никаких авторитетов, но мы все равно любим их и всегда будем любить – безраздельно и безусловно, – независимо от того, кем и чем они станут.

Весь этот год Винсент зарабатывал игрой на гитаре, пел на улицах и на станциях метро. Он отлично играл, у него был глубокий, проникновенный голос, и вокруг него всегда собиралась небольшая толпа, особенно если он пел о трудных временах. Когда Винсент выступал перед публикой, он чувствовал свою связь с окружающим миром; но стоило ему отложить гитару, как внутри вновь поселялась гнетущая пустота. Как будто в детстве его похитили феи и он вернулся подменышем, безучастным и опустошенным. Как будто кто-то украл его сердце и упрятал его под замком.

Винсент всегда был «совой», и теперь он дал волю своей природе и вошел в братство таких же, как он, полуночных скитальцев. Он частенько захаживал в клубы на Восьмой улице: Cafe Au Go Go, «Биттер Энд», «Виллидж Гейт» и заделался завсегдатаем «Сан-Ремо», где собирались поэты как никому не известные, так и великие, включая Берроуза, Гинзберга, Корсо и Дилана Томаса. Винсент слушал поэтов, безнадежных настолько, что лучше бы им никогда и не браться за перо, и поэтов, потрясавших основы поэзии и менявших саму ее суть. Он старался не пропускать ни одного выступления Боба Дилана в «Гердес Фолк Сити». Дилан уже заявил о себе как о талантливом самобытном поэте и музыканте. У него был свой собственный голос. В этом-то и заключалась истинная красота. Отображение чьей-то неповторимой души. Такая музыка предполагала, что ты открываешься перед миром, даешь заглянуть внутрь себя, на что сам Винсент был не способен.

Теперь его узнавали в клубах. Знавшие Винсента по «Балагуру» по старой памяти называли его Колдуном, и давнее прозвище прижилось и сейчас. У него был такой тихий голос, что собеседникам приходилось наклоняться поближе к нему, и вот тогда что-то вдруг замыкало и происходило какое-то волшебство. Да, он был неимоверно хорош собой, но очаровывал не красотой. Не только красотой. Поползли слухи, что он обладает поистине нечеловеческими способностями. Говорили, он может достать кошелек у тебя из кармана, даже не прикасаясь к нему. Может украсть слова песни прямо из твоей головы: то ли и вправду читает мысли, то ли ты просто забыл, как однажды напел ему пару куплетов, – а потом он немного меняет слова, и текст получается просто волшебным, ты никогда бы так не написал, и в конце концов ты даже не сможешь узнать свое собственное сочинение. Он носил с собой книгу магических заклинаний и за определенную плату мог бы наколдовать тебе почти все что угодно. Самые невероятные мечты воплощались в реальность. Безнадежные планы внезапно осуществлялись. Девчонка, которая раньше тебя не замечала, вдруг сама вешалась тебе на шею. Тебе предлагали хорошую работу, хотя у тебя нет ни опыта, ни умений. Неожиданно приходило письмо с сообщением, что ты получаешь наследство от дальнего родственника, о существовании которого ты даже не подозревал.

Винсент пару месяцев подрабатывал официантом в «Газлайте», где бесплатно угощался любыми блюдами из их причудливого меню: хлеб с финиками и орехами, творожная масса, жаренный в кляре сыр, гамбургеры, розовый лимонад и несколько видов мороженого, которое он потихоньку таскал домой для Джет. Мятное, шоколадное, ванильное, со вкусом рома или бренди. Ему приходилось бежать домой со всех ног, чтобы мороженое не растаяло по дороге. Его уволили по наущению взбешенной официантки, чьи домогательства он отверг, и в отместку она сообщила начальству, что он еще несовершеннолетний.

На выходных он обычно обедал хот-догом в «Недиксе» на углу Восьмой улицы и Шестой авеню и шел в Вашингтон-сквер-парк, где по воскресеньям после обеда собирались музыканты, игравшие фолк. У него по-прежнему была старенькая гитара «Мартин», купленная три года назад. Инструмент, который, казалось, умел чувствовать и проявлять свои чувства, чего сам Винсент был лишен. Он воодушевлялся, когда выступал, его голос вдохновенно воспарял. Но песня заканчивалась, и Винсент вновь ощущал свою внутреннюю пустоту. Он был как полый тростник, сквозь который дул ветер. Еще один парень в черной кожаной куртке из сотни таких же парней, что околачиваются на углу Макдугал и Бликер-стрит.