Правила неосторожного обращения с государством

«Для устранения всякого подозрения обо мне, для изъявления готовности моей совершенно себя очистить во мнении я готов принять всякое назначение по службе, которым правительство меня удостоит».

Был принят на службу чиновником особых поручений при министре финансов.

Ненавидел всё это.

«Я сбился с числами. Вчера утром в департаменте читал проекты положения маклерам. Если я мог бы со стороны увидеть себя в этой зале, одного за столом, читающего то, что не понимаю и понимать не хочу, куда показался бы я себе смешным и жалким. Но это называется служба, быть порядочным человеком, полезным отечеству, а пуще всего верным верноподданным. — Почему же нет…»

Сделал карьеру, награжден орденами. Вице-директор департамента внешней торговли. Управляющий Главного Заемного банка. Член Совета при Министерстве финансов.

Ненавидел всё это.

«Странная моя участь: из мытаря делаюсь ростовщиком, из вице-директора департамента внешней торговли становлюсь управляющим в Государственный Заемный банк. Что в этих должностях, в сфере этих действий есть общего, сочувственного со мною? Ровно ничего. Всё это противоестественно, а именно поэтому так быть и должно, по русскому обычаю и порядку».

Не мог удержаться. Записи для себя.

«У нас запретительная система господствует <…> во всем. Сущность почти каждого указа есть воспрещение чего-нибудь. Разрешайте же, даруйте иногда хоть ничтожные права и малозначительные выгоды…». «Вся государственная процедура заключается у нас в двух приемах: в рукоположении и в рукоприкладстве. Власть положит руки на Ивана, на Петра и говорит одному: ты будь министр внутренних дел, другому — ты будь правитель таких-то областей, а Иван и Петр подписывают имена свои под исходящими бумагами. Власть видит, что бумажная мельница в ходу, что миллионы нумеров вылетают из нее безостановочно, и остается в спокойном убеждении, что она совершенно права перед богом и людьми»[338].

Перемолотый, смятый системой человек.

Обычная история. Знакомая история.

История, повторяемая бесконечно, от века к веку.

Но какой необыкновенный, тщательного вкуса русский язык, на котором хочется думать, чисто говорить и писать много и с удовольствием.

Свалить. Великий Питирим

Cм.: Аверченко А., Ландау Г. Экспедиция в Западную Европу, Санкт-Петербург, Издание М. Г. Корнфельда. С. 41

Питирим Сорокин, основатель факультета социологии в Гарварде, президент Американской социологической ассоциации, в свои тридцать три года копался на огороде в Детском селе под Петроградом и писал: «На днях получил несколько книг по социологии из Америки, американских профессоров. Если бы Вы знали, какая это была для меня радость! И сейчас она живет во мне!.. Что касается просьб, то они те же: серьезные заграничные социологические книги и журналы, главное, а хлеб телесный — второе…»

Шел 1922 год. «Теперь лето — стало быть не мерзнем. Паек дают пока — стало быть, кое-как сыты. Дали 40 сажен земли — занимаюсь огородом. В итоге — всё обстоит благополучно. Моральное состояние — прежнее, особенно теперь. Каждый день — боль, каждый день — тревога. Но… уже привыкли».

1 июля 1922 года он записал: «…начинаю ходатайство о выезде за рубеж, но в успехе его не уверен, хотя денег я не прошу (и своих не имею, но надеюсь всё же не умереть с голоду за рубежом: какую-нибудь работу — хотя бы физическую — вероятно, как-нибудь найду, чтобы иметь фунт хлеба и какой-нибудь угол)».

А через два года, 2 августа 1924-го: «Я уже писал Вам, что февраль — апрель я провел в чтении лекций в 9 американских лучших университетах. Май-июнь сидел под Нью-Йорком вблизи океана, пересматривал английскую рукопись „Социологии революции“ и написал по-английски том моих воспоминаний…

Главное время, однако, убивал на английский. Сейчас, особенно после того как написал том в 350 страниц, пишу по-английски сносно; читаю лекции — тоже; уже не готовлюсь к ним в смысле языка».

20 октября 1929 года: «Что касается моих работ и положения, то все это в корне изменилось… Помимо „Social Mobility“, „Contemporary Sociological Theories“ и „Principles of Rural-Urban Sociology“ я в течение этого академического года надеюсь кончить трехтомную работу „Source Book in Rural Sociology“… Гарвард до сих пор не имел социологии. Теперь решил открыть кафедру — и позже развернуть ее в целый департамент. Выбор Harward’а пал на Вашего покорного слугу… Таким образом, за 6 лет русский беженец достиг вершины в смысле академической карьеры… Не удивляйтесь, если через год или два Вы увидите меня выбранным в президенты Американского Социологического Общества. Уже предлагали, но по милосердию к старичкам отклонил».

Так это случилось.

Питирим Сорокин — автор удивительной книги «Социология революции» (1922–1924).

Автор двух мальчиков, тоже американских профессоров, которые на склоне лет — вечные визитеры в Россию.

Сын двух народов — русских и коми.

Жил и работал до конца 1960-х. Всегда хотел вернуться в Россию, но не пришлось.