Правила неосторожного обращения с государством

Его проекты — «История пугачевского бунта» (1834 г.), журнал «Современник» (1836 г.) — убыточны. Когда был убит — «в доме Пушкина нашлось всего-навсего триста рублей». Хоронили Пушкина за счет графа Строганова (родственника по теще). Из милости императора, его записка: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей в пажи и по 1500 р. На воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинение издать на казенный щет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т.»[350].

Сколько долгов за почти 6 лет семейной жизни? Выплачено их на 139 тыс. руб., в том числе казенного долга — 43 тыс. рублей[351]. Пенсионы вдове до замужества — 5 тысяч рублей в год, детям — по полторы тысячи рублей[352]. 10 тысяч — сразу, лично вдове. Еще 50 тысяч рублей на издание собрания сочинений — в пользу семьи[353].

Всё вместе — огромные деньги. В первой оценке, 5–6 млн. долларов по нынешним временам. Если бы кто-то мог на учительской доске изобразить, как разные желания в семье, разные модели жизни приводят ее к финансовой катастрофе, лучшего примера — не сыскать. Не затворник, не святой писатель, ищущий истин подальше от столиц — по принуждению светский, служащий человек из Петербурга, находящийся в низких чинах, допущенный в большой свет ради обласканной всеми супруги, желающей — несмотря на пять беременностей и четверых детей — блестящей молодости. С катастрофически растущими долгами.

«Она не тронется из Петербурга»

Это были, действительно, разные желания? Да, разные. «…Будь молода, потому что ты молода — и царствуй, потому что ты прекрасна»[354]. И еще. «Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать — и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь уж меня в покое, а я буду работать и спешить»[355]. Работать и спешить. Разные желания. «…Сделаю деньги, не для себя, для тебя»[356]. «Гуляй, женка; только не загуливайся, и меня не забывай»[357]. Всё одно и то же: «Женка, женка! Я езжу по большим дорогам, живу по 3 месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, — для чего? — Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня»[358].

Идея одна и та же — уехать. «Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне?». Предложить другую роль: «мать семейства», «долг доброй матери», а не только «долг честной и доброй жены <…> никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства»[359]. И еще раз, множество раз — «Ух кабы мне удрать на чистый воздух»[360].

Кажется, что большое столкновение желаний. Ольга, сестра Пушкина: «Они больше не собираются в Нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как мадам и слышать об этом не хочет… Она не тронется из Петербурга»[361]. Не тронется из Петербурга. «Наталья Николаевна действительно никогда не хотела уехать в деревню»[362]. Что еще? Прямая речь: «…Вы, бабы, не понимаете счастия независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: „Вчера на балу госпожа такая-то была решительно красивее всех и была одета лучше всех“»[363].

«Буйный мальчик»

А нам — считать. Не брать избыточные риски. Договориться в семье, если это вообще возможно. Не платить зависимостью — жизнью по чужому формуляру, когда ты всем должен — и мало кто тебе. Вот формуляр Пушкина-чиновника. 14 ноября 1831 г. — вновь зачислен в коллегию иностранных дел с чином коллежского секретаря (X класс, один из низших в Табели о рангах). 6 декабря 1831 г. — получил титулярного советника. 31 декабря 1833 г. — пожалован камер-юнкером (чин для юных). «…Что довольно неприлично моим летам… Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове»[364]. Все ранги — нижние, не по талантам. 29 января 1837 г. — умер. Взял 4 отпуска общей длительностью 13 месяцев. Вечно не по форме. То во фраке, когда все в мундирах. То в мундире, когда все во фраках. То шляпа не та. Николай I — Бенкендорфу: «Вы могли бы сказать Пушкину, что неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах <…> впоследствии, в подобных случаях пусть так не делает»[365].

То в бегах. «Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, — молокососами 18-летними. Царь рассердится, — да что мне делать?»[366] «Я был в отсутствии — выехал из П(етер)Б(урга) за 5 дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами, — своими товарищами»[367].

Очень современно. По-нынешнему. Встать в вертикаль, внизу, маяться — и быть с ней в мелких терках. А дальше? Конечно, выскочить. Подать в отставку, уехать, убраться из Петербурга. Ему было сказано от Николая — в этом случае «всё между нами кончено». С угрозой не быть допущенным в архивы (Пугачев, Петр I). Немедленно дал отбой. «…Христом и богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так?»[368].