Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки

Именно эта Гомерова уверенность в самые отчаянные моменты моей жизни заставляла меня устыдиться собственной слабости. Разве не прочили ему полную кошачью непригодность? Неумение справляться с повседневностью и утрату независимости? И разве не он всегда вдохновлял меня своей готовностью забираться все выше и выше, в неизвестность, так высоко, как только хватало сил. Он даже не задумывался, как будет спускаться обратно. Каждый прыжок Гомера был прыжком веры. Он был живым свидетельством того, что удача любит смелых. Если ты не видишь свет в конце тоннеля, это еще не значит, что его там нет.

Припоминаю, что еще при знакомстве с Гомером меня пронзила внезапная мысль: бывает ведь так, что вокруг все беспросветно, а ты все равно идешь вперед и движет тобою лишь то, что внутри, нечто сильное, но незримое для других. Эта мысль помогала мне даже тогда, когда профессионалы моей сферы разводили руками. И образование, дескать, не то, и опыта маловато. И даже с учетом несомненных способностей пройдут еще долгие годы, прежде чем я смогу рассчитывать на постоянную работу. А ведь я так на нее надеялась, причем прямо сейчас. От этих разговоров у меня начиналась паника, с которой нужно было бороться всеми силами. Ведь если я не могу содержать себя, занимаясь тем, что делаю (а это мне и раньше не удавалось), то — черт возьми — чем же мне тогда заниматься?! «Да пошли вы все! — думала я мрачно, находя успокоение в этой мысли. — Никто не мог сказать, на что способен Гомер, — нечего указывать и мне».

Лучшее, что я могла делать для своего карьерного роста, — это обзаводиться новыми друзьями и полезными знакомствами. Кто знает, откуда может прийти благая весть о внезапной вакансии? В то время я не особо умела и любила сходиться с новыми людьми. Разговор неизбежно касался семьи. Приходилось сознаваться, что я, как маленькая, живу с родителями. А уж рассказ о том, что у меня еще и кошачья тройня, вызывал ничем не прикрытое изумление. Закаленных любителей всякой живности цифра три вряд ли могла шокировать. Но кошатников среди моих знакомых, увы, не наблюдалось. В остальных случаях эти пикантные подробности не могли ускользнуть от внимания любителей составлять на каждого устное досье. Среди моих знакомых водились и такие. Да и потенциальные ухажеры уже на первом свидании чувствовали себя обманутыми в своих ожиданиях. Что может быть менее сексуальным, чем двадцатисемилетняя барышня, живущая с родителями и, судя по всему, фанатично подбирающая бродячих кошек? Я невзначай оправдывалась, что две из них были запланированными, а вот третий стал «делом случая». Естественно, их интересовало, что это за «дело случая», и разговор плавно перетекал к расспросам о Гомере и его «особых» обстоятельствах. Меня всегда слушали открыв рот. Дальше шли вопросы. Может ли он сам ходить по комнате? Как находит еду и песок? И финальным аккордом звучал вздох сожаления: как, должно быть, несчастен такой слепой котик. Впрочем, попадались и другие, которые вроде бы из жалости считали, что, раз такое дело, не лучше ли было усыпить Гомера еще котенком. В этом случае он бы не мучился.

Подобные умозаключения, от которых так и веет мраком невежества, способны привести в бешенство кого угодно, но только не меня. Развеять эту тьму может лишь просвещение, а не гнев, повторяла я себе и, раздувшись от гордости, отвечала: «Да, Гомер — кошмар каких мало! Он черная шаровая молния на четырех лапах и с хвостом. Такую вы себе и представить не можете!» Здесь я обычно умолкала. Уже давно я дала себе зарок не болтать о кошках слишком много, чтобы и впрямь не прослыть «отъявленной полоумной кошатницей». Тем более что меня в этом и так подозревали.

Однако с Гомером все было иначе: услышав хотя бы одну историю о его похождениях, слушатели хотели еще и еще.

В этот период жизни я изо всех сил пыталась не вешать нос, хотя это и было ой как непросто. Именно Гомер первым ощущал мой напрочь утраченный настрой. Он чутко вслушивался в звуки моего голоса, улавливая малейшие изменения тембра и высоты тона, и знал, как звучит мой голос в радости, а как — в случае, когда я лишь притворяюсь, что все хорошо. В такие минуты он не носился кругами, как обычно, а что было сил принимался тереться о мои подбородок и шею. А еще он мог вытянуться вдоль уютной ложбинки, если я сидела или лежала, и вдавливался в меня всем телом. Гомер будто знал, где внутри у меня пустота и как ее лучше заполнить. «Да уж, — вздыхала я полушутя-полусерьезно, — сидела бы я тут, если бы не ты!» В ответ Гомер подтягивался выше и, урча в ответ что-то на своем языке, лизал мне нос шершавым языком.

Бывает, засядут в голове две взаимоисключающие мысли, и ты знаешь, что они противоречат друг другу. Но хочется верить, что обе они правдивы. Я знала, что люблю Гомера так сильно, что становилось страшно. И если явится ко мне кто-то с волшебной палочкой и скажет: вот тебе миллион, а ты мне — Гомера, да я и слушать его не стану!