Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки

Но также я осознавала, что именно из-за него моя жизнь унеслась куда-то дальше, чем я рассчитывала, согласившись его принять. Я очень хотела обеспечить ему достойное существование, то есть жизнь в достатке, безопасности и с той свободой, которую дает лишь собственный уголок с крышей над головой. Но кроме его жизни у меня была и своя. И в этой своей жизни мне очень хотелось того же, чего и большинству моих сверстниц-подруг. Если ответственности — то лишь наполовину, а если свободы — то как можно больше. Нет-нет, я сама готова была платить по счетам и сознательно относилась к работе. Но вне счетов и работы я все еще была молодой женщиной, которой хотелось и домашних вечеринок, и свиданий, пусть и с не очень подходящими, зато занятными мужчинами.

Возможно, из-за этого я иногда теряла терпение и «срывалась» на Гомере. Например, когда возвращалась домой после восемнадцатичасового рабочего дня и обнаруживала, что он разбил какую-нибудь дорогую для меня безделушку. А ведь я с трудом взгромоздила ее на верхнюю полку в тщетной надежде, что туда ему ни за что не добраться. Или когда целых полмисочки кошачьего корма, на который я едва наскребла денег, отложив львиную долю заработка на жилье, перекочевывали в плошку с водой и это лишало Скарлетт и Вашти необходимого питья и еды.

Из-за сцен, которые устраивала Вашти, мои родители по-прежнему пребывали в уверенности, что я недостаточно часто меняю кошкам воду. Иногда они заглядывали в комнату в мое отсутствие и доливали воду сами. Но при этом каждый раз забывали поставить мисочку с водой подальше от той, в которой лежал корм, чтобы Гомер не мог предаваться любимой забаве.

— Ставьте миски подальше, раздельно друг от друга, — каждый раз напоминала я, стараясь не утратить душевного равновесия и лишь подчеркивая слово «раз-дель-но» интонацией и жестом. Мне казалось, что, разводя руками, я даю визуальный образ «раздельности», смысл которой не доносило слово.

По этой же причине я не позволяла себе лишний раз повышать на Гомера голос. Я не хотела попросту растрачивать голосовые ресурсы. И прибегала к ним только тогда, когда Гомера нужно было остановить на подлете или предостеречь от чего-то действительно опасного. У меня было убеждение: если повышать голос без особой причины, Гомер решит, что к вопросам безопасности мой повышенный тон отношения не имеет. Зато, вне всякого сомнения, я потеряю у него авторитет.

Даже будучи в чрезвычайно злом настроении, я отдавала себе отчет, что Гомер зачастую сам не ведает, что творит. Ну разве я должна любить его меньше лишь потому, что он не разбирается в антиквариате? Не мог же он, в самом деле, забравшись на неизведанную полку, ожидать, что та чем-то уже занята. И это «что-то» только и ждало случая, чтобы упасть и разбиться. Старшие кошки от скуки могли часами сидеть у окна и разглядывать проплывающие мимо картинки. А вот Гомер вынужден был развлекать себя сам. Верхолазанье по мебели или пересыпание сухого корма в миску с водой в надежде услышать «бульк» — разве это не занятие? Ну и как после этого на него злиться?

Я никогда не орала на Гомера. Хотя могла сбросить его на пол — и довольно резко, когда он в порыве радости от моего возвращения запрыгивал на меня, едва не сбивая с ног. «Ну почему, почему обязательно нужно постоянно носиться сломя голову?!» — вопрошала я сквозь слезы. Как это ни смешно, они выступали у меня на глазах от отчаянного бессилия.

Не догадываясь о причине моей горести, но чувствуя ее по дрогнувшему голосу, Гомер тем не менее ощущал: мне, должно быть, безрадостно и он тому причина. Поэтому кот виновато склонял голову, подкрадывался ко мне на цыпочках и, теребя лапкой ногу, беспокойно мяукал несколько раз подряд. Единственное, от чего у него падало настроение, — это когда он понимал, что я огорчена, и огорчена из-за него.

Видя его печаль, я начинала чувствовать себя настоящим чудовищем. Не проходило и минуты, как я уже раскаивалась в своей несдержанности и нагибалась к нему почесать шейку или за ушком. Стоило мне прикоснуться — и он тут же залазил ко мне на колени, довольно урча и тыкаясь носом. Тем самым показывая, как он рад, что мы снова друзья.

— Что, нелегко быть родителем, да? — спросила меня как-то мама с некоей долей здорового ехидства, застав одно из таких примирений.

— Да уж, — вздохнула я, поднимая на нее взгляд. — Видно, и я доставляла вам немало хлопот?

— Бывало, но ты исправилась, — улыбнулась мама.

К тому времени мои родители уже души не чаяли в Гомере. Не раз и не два я слышала, как отец по телефону хвалится перед друзьями и коллегами его последними подвигами.

— И заметьте, — непременно добавлял он в конце каждой такой истории, — это все притом что он слепой!

Отец произносил это с такой убежденностью, словно человек на том конце провода не только слыхом не слыхивал, но и вообразить не мог, что есть на свете такое чудо, как слепой кот. И этот кот знает команду «апорт» и отыскивает в закрытом шкафчике нетронутую банку с тунцом. Мама же любила сравнивать Гомера с питомцами своих друзей.