Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки

Но у Гомера шерсть стояла дыбом, уши — торчком, и по непонятной мне причине он был сильно встревожен. Кот заметался от одного угла к другому, водя ушами, как локаторами, словно часовой, поставленный на охрану периметра. Время от времени он подбегал ко мне, продолжая шипеть. Скарлетт и Вашти были не то что встревожены, а напуганы до такой степени, что и уса не казали из-под кровати. Когда мне удалось выманить их из убежища, на часах было две минуты десятого. Выходит, впервые с начала моей работы в Нью-Йорке я все-таки опоздала, причем на несколько минут. Я уже стояла у выхода, с сумочкой через плечо, когда раздался еще один глухой «бу-у-ум», от которого — даже я это почувствовала — пошатнулся весь дом. Успокоить кошек теперь было невозможно. Я жила в угловой квартире, окна которой выходили на север и восток. Гомер взлетел на подоконник самого крайнего к западу из северных окон и зашипел так, как, должно быть, шипят его дикие собратья.

Вокруг моего дома шло непрерывное движение и вечно велись строительные работы. Из-за узости улицы, окруженной, словно каньон, многоэтажками, случайные звуки отдавались эхом и усиливались, как будто в рупоре, воспринимаясь громче, чем они были на самом деле, даже на моем тридцать первом этаже. Поэтому, если на тот момент меня что-то и взволновало, то только необъяснимое поведение моих питомцев. Мне очень не хотелось покидать их в таком состоянии, но что поделаешь? Не могла же я позвонить начальнику и сказать, что возьму отгул на все утро лишь потому, что мои кошки сегодня не в духе. Я захлопнула за собой дверь, когда Гомер все еще шипел на подоконнике, а Вашти и Скарлетт по-прежнему не казали носа из-под кровати.

В фойе моего дома все было тихо, и я оставила три пары штанов в местном пункте приема химчистки. Том, консьерж нашего дома, всегда радушно прощался со мной, но сегодня он висел на телефоне, разговаривая с кем-то тихим, взволнованным шепотом. Лицо его выражало тревогу, и, проходя мимо, я только махнула ему рукой, таким образом проявляя мимолетное сочувствие. Том был хорошим человеком, и я могла лишь надеяться, что тот, с кем бы он там ни говорил, не сообщил ему плохие новости.

На улице около дома было все так же людно, как и тогда, когда я выбегала за кошачьей едой. Люди были везде. Они стояли на тротуаре, в дверях и даже посреди дороги. Но теперь улица не была жужжащим ульем, как всего час назад. Люди стояли совершенно неподвижно. Никто не говорил. Никто не шевелился. Они напоминали восковые фигуры из музея, которые вдруг ожили, вышли на улицу, а потом внезапно решили замереть в тех же позах, в которых стояли на выставке. Слышался лишь один звук — звук пожарных сирен, сливающийся в один, словно они вели между собой негласный спор, кто быстрее и громче возвестит о себе осеннему чистому небу. Из-за этой застывшей тишины и внезапного покоя на улице Манхэттена, в сердце Финансового квартала, в самый разгар часа пик я впервые за день, даже еще не зная причину, вдруг почувствовала, как ко мне подбирается ужас. Все люди смотрели в одну сторону — прямо на запад. Даже не отдавая себе отчета, я тоже повернула голову в ту сторону.

Горел Всемирный торговый центр.

В голубом утреннем небе башни отчетливо вырисовывались, возвышаясь над всеми домами, — и они были в огне. Из-за ясного воздуха казалось, будто они от меня едва ли не в пяти футах, а не в пяти кварталах, как это было на самом деле. Клубы черного дыма поднимались вверх, а осыпавшиеся листы стекла и какие-то обломки планировали вниз так изящно, как будто это были осенние листья. И вдруг я увидела то, чего не могло быть. Но это было — было на самом деле: с верхних этажей падал пылающий человек. Падал он вовсе не по изящной спирали, как стекло и обломки, — падал плашмя.

Мой желудок сжался в рвотном позыве, и меня стошнило: хорошо, хоть рвать было нечем, промелькнула мысль. Все вокруг видели то же самое, что и я, — кто-то отвернулся, а кто-то схватился за руку или уткнулся лицом в плечо стоящего рядом. По тому, как безучастно восприняли это те, к кому прильнули или кого схватили за руку, было понятно, что эти люди даже незнакомы.

Мне не к кому было прильнуть, и я не хотела, чтобы кто-то прильнул ко мне: любое человеческое прикосновение было бы неопровержимым свидетельством реальности происходящего — так иногда мы сами просим ущипнуть себя, чтобы убедиться, что видимое нами вовсе не сон. На негнущихся ногах, стараясь держаться прямо, словно вытесанная из дерева, я прошла последний квартал до работы.

Лампочка сообщения уже мигала на моем телефоне, а сам телефон непрерывно звенел. Мои коллеги тихо переговаривались, по двое, по трое прильнув к окнам, выходившим на Всемирный торговый центр.

— …Туда влетел самолет. Маленький самолет… Но почему пилот не увидел?.. Растерялся… несчастный случай… ужасный несчастный случай…