Правила счастливой свадьбы

Пушкин спросил: нельзя ли получить чашку чая? Агата Кристафоровна смилостивилась и отправила на кухню: сам найдет, не до него сейчас. И принялась хлопотать вокруг Агаты. Через четверть часа пришел сонный доктор, осмотрел больную, нашел на затылке кровоподтек, который прописал лечить повязками со льдом и полным покоем.

Проводив доктора, тетушка вспомнила, что племянник не попадался ей на глаза. Пушкина она нашла на кухне. Он спал за столом, сложив голову на руки. Спал глубоко, как бесконечно уставший человек. Чашка чая стояла нетронутой. Агата Кристафоровна подобралась на цыпочках, погладила по головке и не удержалась: коснулась губами его темечка. Как в детстве целовала любимого и умного мальчика.

– Здержнго… Доствть… – бормотал Пушкин, не просыпаясь.

– Господи, и во сне кого-то ловит, – прошептала тетушка, смахивая с глаза что-то вроде соринки.

* * *

Утро Михаил Аркадьевич начал недурно. Он счастливо увернулся от чашки, запущенной в его голову ручкой обожаемой жены. И был рад, что легко отделался. Ни свет ни заря к ним прибежала мать Зефирчика и в подробностях расписала, как погибла последняя надежда его женить. В обнимку с сестрой она рыдала и взывала к отмщению. Что мог тут сделать начальник полиции? Разве просить пристава выдрать племянника ремнем. У самого рука на ребенка не поднимается. А вот с Ванзаровым обещал разобраться по всей строгости. Обещал, чтобы утешить женщин. На самом деле никаких методов против Ванзарова у него не имелось. Ну не будешь писать в министерство жалобу, что чиновник Ванзаров не смог женить племянника?

Утешения не слишком помогли. Даже вызвали полет чашки. Вдобавок Михаилу Аркадьевичу не советовали являться домой, пока Зефирчик останется холостым. То есть явиться может, но на порог его не пустят. Несмотря на то что статский советник…

В таком приподнятом настроении Эфенбах прибыл на службу. У кабинета ждал Пушкин. Михаил Аркадьевич оценил украшение под глазом.

– Это кто же тебя эдаким орденом угостил, раздражайший мой? – спросил он, втайне надеясь, что его сотруднику тоже не повезло с женщинами.

– Сходил в баню, – последовал краткий ответ. – Господин статский советник, прошу срочный доклад.

За исключением синяка, Пушкин казался добрым, свежим и собранным. Только костюм малость помят.

– Ну, раз терпежа нет, – сказал Эфенбах, жестом приглашая к себе.

Начало доклада он прослушал, думая, куда деваться после службы. Но как только Пушкин рассказал о сожженной конторской книге с закладкой в виде аптечного пузырька, оживился, выразил интерес и попросил повторить. И уже внимал со всем вниманием, так сказать… Когда же Пушкин сообщил выводы, которые указывали на преступника, Михаил Аркадьевич был не слишком доволен.

– Ты рот за зубами держи, – сказал он. – Понимать надо, какая фамилия… Сто лет Москвой торгуют. От самого генерал-губернатора похвалу схлопотали. А ты – такое. На кого это видано?

– Михаил Аркадьевич, если не приять срочные меры, произойдет еще одно убийство.

– Это кого же хлопнут?

Пушкин назвал ближайшую жертву. Чем окончательно расстроил.

– Ну какая же мерзкая распакостность, – сказал Эфенбах, подперев щеку кулаком. – И откуда они только выбираются? А ведь твоя краса-девица, птичка наша златокрылая, Агатушка, предупреждала, а я подумал: бабьи бредни…

– Сегодня ночью ее пытались убить, – сказал Пушкин так, будто речь шла о самом обычном происшествии.

Брови Михаила Аркадьевича поползли вверх.

– Что? В порошок затру! Кто сумел?

– Мадемуазель Керн ударили по затылку, потом подвесили на веревке так, чтобы любое движение было последним…

– Негодяи! – Кулак начальника сыска сжался так, что любой бы испугался. – Ох уж до него доберусь, шесть шкур спущу!

– Этот случай имеет непосредственное отношение к делу Бабановых…

– Ах, вот оно куда! Ну-ка, сыпь, не жалей…

Что означало: Эфенбах желает знать подробности. Пушкин изложил, почему было совершено покушение и при чем тут аграф в форме лютика голубого, раздавленный его ботинком. Выслушав, Эфенбах согласился: доводы существенные.

– Сразу видна глупость: аграф оставлен, а сто рублей и сумочку птички нашей прихвостили, – сказал он и добавил: – Глупцы… Чьих рук дело?

– Мадемуазель Керн мало что успела рассмотреть: невысокий мужчина, обладает большой физической силой и ловкостью.

– Откуда разнюхал?

– Он должен был донести мадемуазель на второй этаж. Затем закинуть веревку на потолочный крюк, другой конец закрепить на ножке стола. После чего поднять на стол бесчувственную даму, удержать на краю стола, надеть ей на шею петлю и затянуть узел так, чтобы нельзя было развязать. Узел на ее руках тоже был затянут накрепко. Ловкие и сильные руки при невысоком росте.

Эфенбах пребывал в раздумьях.

– Какое ж везенье, что осталась жива…

– Везенья не было. Она должна была умереть как можно ближе к середине ночи.

– Почему?

– Чтобы нельзя было доказать алиби, – ответил Пушкин. – Это точно укладывается в круг причин, о которых вам доложил.

– Ах, ты ж, подлючая еговозина! – выругался Михаил Аркадьевич. – Ну уж ладно, будет уроком… От меня-то что требуется?

– Надо произвести арест.