Правила ведения боя. #победитьрак

«Когда Аллочке было совсем трудно, то забота о ней требовалась постоянная, а у меня съемки и репетиции, которые нельзя было отменить, – говорит Виторган. – Но я готовил Аллочке обеды, да-да, всё готовил и привозил. И вдруг позвонила Ирина, она была старинной подругой нашей семьи. Мы с Аллочкой познакомились с ней много лет назад в Сочи, на «Кинотавре». Так вот, Ириша вдруг неожиданно – года четыре мы не виделись – звонит и говорит: «Давай я тебе машину дам». У нее была машина с водителем, у нее было свое агентство по визам. Я говорю: ну, если сможешь, давай. Потому что ездить в общественном транспорте было сложно и долго, и зритель уже узнавал, доставали ужасно: «А что это вы такой мрачный? А что это вы уставились в стекло, на нас не смотрите?» Я думал: какое ваше собачье дело до моей кошачьей жизни?! Или наоборот. А на такси мне бы не хватило никаких денег туда-сюда мотаться каждый день. В общем, я воспользовался этим предложением».

Ирина помогала Виторгану ухаживать за Аллой: машина, горячие бульоны, другие важные мелочи. Сама прооперированная онкобольная, она понимала: в палате у Аллочки он старается, держится молодцом, а здесь, снаружи, ему самому совсем не за что держаться. «Когда Аллочка ушла из жизни, то для меня лично, я так думал, нет никакого смысла продолжать эту чертову жизнь. И я замкнулся в доме. Я вырвал телефонный провод, чтобы не отвечать на звонки, не открывал дверь, не выходил на улицу. Я решил, что ни в чем больше нет никакого смысла. Максимка (сын Эммануила и Аллы Максим Виторган. – К. Г.) вырос, Аллочка ушла – больше ничего нет. И не будет. И… пора уже заканчивать с этим моим пребыванием на свете…» – говорит Виторган.

Появляется Ирина: «Эмма очень сильный мужчина, он очень достойный человек, и то, что он пережил, находясь рядом с Аллочкой, и то, что он делал, чтобы она осталась жива, вы не знаете. И никто не имеет права осуждать его, судить его, говорить что-то за его спиной».

Теперь они говорят вдвоем. Не друг с другом, а со мной. Но это – очевидно – двойное интервью. Им не нужны вопросы. Им давно требовалось рассказать свою историю.

«Ирочка все-таки пробилась сквозь всё и вся. И благодаря ей я понял, что человек не имеет права распоряжаться так своей жизнью. Он должен уходить из нее тогда, когда человек должен уходить из жизни. Это она вытащила меня. Ирочка, сама пережившая рак, смогла вытащить меня, почти не пережившего рак Аллочки. Знаете, Катя, давайте, пожалуйста, на этом и закончим. Очень трудно».

Мы, конечно, закончим. Я встану и, поблагодарив, уйду как можно скорее. Случайно пройду пешком почти всё Садовое кольцо, пытаясь уместить в голове всю эту полную случайностей и совпадений жизнь. И не смогу. Объяснить это спустя пару дней мне попытается Ирина Виторган, по телефону, в полуночном звонке: «Так сложилась жизнь, Катя. Это такая жизнь, которая была уготована нам, такая линия судьбы. Знаете, Эммочка говорит часто: «Аллочка меня вытащила, а я не смог». Я всегда молчу в ответ. Ну что тут скажешь? Хотя, поверьте, я как никто другой знаю: он делал больше, чем мог. Он делал больше, чем мог бы кто-либо другой. Он был готов умереть. Но я стараюсь с ним об этом не говорить. Мы, два бывших раковых больных, вообще, если честно, очень редко говорим об этом. Просто не говорим. Если начать говорить, можно чокнуться, сойти с ума и захлебнуться в слезах. Но ведь надо жить? Надо? Я себя всё время убеждаю: надо. Да, был рак. У него, у меня. Прошло и прошло, как и другие болезни, как и другие ситуации в жизни. Когда ты встречаешься с этой болезнью, ты переосмысливаешь свою жизнь. Ты как будто выучиваешься смотреть на нее со стороны. И тогда кажется, что ты с этой стороны, а все остальные совершенно с другой. И они никогда тебя не сумеют понять. Они этого никогда не переживали».

Эти три истории болезни, соединившиеся в судьбу, молчаливыми тенями живут рядом с ними. Две жизни из трех они выиграли. С точки зрения статистики, не так уж и плохо. Но статистика никого и никогда не умела утешить. Просто жизнь, как они говорят, разбилась на две половины: до и после. И никогда не угадаешь, на какой из этих половин остался страх. Страх в отличие от рака не лечится.

Глава 31

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

ДЕКАБРЬ 2010 ГОДА