Правила выживания

Картинка от носовой камеры отправилась по радиолучу на лунную базу, где была внимательно изучена. Несмотря на яростный блеск Солнца, изображение вышло ясное и детальное. Фигура, уложенная на скамью, была закутана в полоски из белой ткани, или в нечто очень похожее. Это был человек; мертвый человек. Скамья, без сомнения — похоронные носилки; статуи по обе стороны от носилок изображали молодых девушек. У обеих были темные волосы с челкой впереди и свободно ниспадающие сзади ниже плеч, на обеих были простые платья, вроде туник.

Пара громоздких весел торчала по углом в 45 градусов по обе стороны в ногах похоронных носилок, между веслами стояла третья статуя. Это был кормчий.

Харон?

Гэст взял себя в руки. Это космос, а не Стикс.

ЛУННАЯ БАЗА. Мы решили, что у тебя начались галлюцинации, Энди. Но теперь ясно, что это не так. Удерживай эту чертовщину в камере — мы хотим связаться с хорошим египтологом.

ГЕЛИОС–5. Зачем египтолог?

ЛУННАЯ БАЗА. Многие здесь считают, что то, что мы видим на экранах — это египетская Ладья Солнца. Помнишь, наверно, — такие лодки египтяне ставили в гробницы своих фараонов, чтобы на том свете старики могли следовать за богом Ра в своих путешествиях.

ГЕЛИОС–5. Но это ерунда!

ЛУННАЯ БАЗА. Совершенно верно, Энди, как ни посмотри, так и выходит. Мы скоро с тобой свяжемся.

Гэст вернулся в жилой отсек «Гелиоса». Он называл этот отсек «главным пунктом управления». Здесь были сосредоточены датчики, регистраторы и банки памяти компьютеров, а также приборы для изучения Солнца; но стол для карт, намертво прикрученный к полу, создавал домашний уют, а главный иллюминатор с солнечной стороны напоминал большой цветной телевизор. К несчастью, только с одной передачей. Более того, иллюминатор был устроен хитрым образом: его сильно затемненное стекло уменьшало главные черты так, чтобы объект можно было видеть в целом, словно бы на 24–х дюймовом экране. Цель такого фокуса была как практическая, так и психологическая: на таком близком расстоянии Солнце не только потрясало воображение, но и могло быть увидено целиком только при помощи аппаратуры, установленной снаружи на корпусе. Благодаря этим ухищрениям, Гэст мог видеть все светило и одновременно не быть угнетенным фактом близкого нахождения к потенциальной смертельной опасности.

Он уселся в свое «кресло» — на свою половину антиперегрузочного ложа (он даже представить не мог, чтобы сесть на половину Энди) — и включил монитор на пульте управления, дав изображение от носовой камеры. И снова увидел НОО. И принялся мрачно его изучать. То, что он столкнулся с чем-то, нарушившим монотонность его дней и ночей, должно было поднять его настроение. Но этого не случилось: так глубока была его депрессия.

Он страдал от депрессии со дня смерти Эвери. Хотя нет, депрессия началась задолго до того. Смерть Эвери просто изменила направление тоски и ненависти — в сторону самого Гэста. Раз или два он попытался перенаправить свои эмоции к лунной базе: но лунная база была слишком далеко, слишком обезличена.

На темном стволе ночного звездного древа кто-то вырезал огромное бесформенное сердце, а внутри написал послание: «Э.Г. ненавидит Э.Г.».

Гэст, исполненный ненависти, взглянул на «цветной телевизор». Обличие единственного персонажа на экране немного изменилось. Теперь это был простой золотой диск, чудесный золотой диск, с отчетливо видимыми лучами, при этом два луча загибались книзу, заканчиваясь парой маленьких золотых рук…

— Приветствую тебя, о Диск, о Повелитель Света. Привет тебе, о священный Атон! Могу ли я не быть теперь замурованным в гробнице, могу ли вернуться, воскреснуть, могут ли члены моего тела быть воссозданы заново, когда узрю твою красоту, ибо я один из тех, кто преклонялся тебе на Земле…

Потрясенный Гэст стиснул ручки своего антиперегрузочного ложа. Эти странные слова были произнесены его собственным ртом, возникли в его собственном сознании.

Повелитель Света. Священный Атон.

В ужасе он снова взглянул в «цветной телевизор». Крохотные ручки Солнца пропали, вид у светила снова стал прежним.

Надолго?

Гэст перевел взгляд на НОО.

— Сгори к чертям! — прошипел он. — Сгори, как должно сгореть дотла дерево, поднесенное к такому дьявольскому жару! — заорал Гэст. — Улетай прочь! — уже визжал он.

НОО невозмутимо продолжал свой путь по орбите вокруг Солнца, словно бы у него было здесь не меньше причин находиться, чем, к примеру, у самого «Гелиоса–5».

К тому же, в вакууме НОО не могло сгореть, как сильно ни желай этого.

Однако подвергнутое воздействию постоянного жара дерево должно было покоробиться, сжаться, лопнуть или пойти трещинами. Конечно, если лодка и на самом деле сделана из дерева. И фигура, лежащая на скамье, просто не могла вынести такой жар более нескольких секунд без каких-либо перемен, которые наверняка произошли бы.