Правила выживания в Джакарте

— Ты спрятал их там сразу же, как отобрал у меня?

Кирихара подтверждает:

— У Службы был четкий график: мы выдвигаемся обратно в тот же день, как получаем оттиски. У инспектора Арройо не должно было хватить времени проводить глубокую экспертизу. — Он вздыхает. — Я бы забрал настоящие оттиски из аэропорта при вылете и привез бы их в Штаты. Никаких проблем.

— Но вмешались люди Картеля, — бурчит Салим и принимается стучать по гипсу интенсивнее. — Которые оказались копами.

— Знаете, кого не хватает? — театрально стонет Рид. — «Аль-Шамед». Вот, ей-богу, пустовата без них вечеринка.

Кирихара поворачивается к нему с вежливой, но, как он надеется, очень выразительной улыбкой.

— Что? — без удовольствия спрашивает у него Рид.

Кирихара продолжает улыбаться, просто из чувства противоречия ничего не комментируя.

— А, — первым доходит до Салима.

— Ну нет, — прячет лицо в ладони Рид, — забери свои слова обратно!

— А я ничего не говорил, — с ноткой самодовольства замечает Кирихара и отворачивается обратно к Эчизену. — Люди «Аль-Шамеда» напали на меня в аэропорту. Думаю, из-за того, что Басир спустил на меня весь город.

— Значит, они все-таки прониклись идеей оттисков, — без малейшей доли удивления Эчизен пожимает плечами. — Рано или поздно этого стоило ожидать. Когда город в лихорадке, вполне предсказуемо, что заразятся все.

— Значит, я резюмирую: Кирихара не добропорядочный агент, стыд ему, — Рид загибает пальцы, — да еще и работает на Гринберга. Банда Перети не банда Перети, а доблестный отряд Перети…

— Юды Ваххаба.

— …Доблестный отряд вот этого мужика — полиция Индонезии. «Аль-Шамед» больше не строят из себя недотрог и теперь участвуют в гонке. Я верно излагаю?

— Давай без этого, — просит Салим, стекая по стулу. Кирихаре искренне хочется уже сжалиться над ним и отпустить покурить.

— Нет, подожди, дай мне высказаться…

— Заткнись.

Кирихара даже не берется его поправлять — он просто помогает Гринбергу, а не работает на него — и только опускает голову на ладонь. Он безумно устал, но сейчас, когда Рид нападал не на него, это почти убаюкивало.

— Что дальше? Боргес окажется любителем макраме, ты — активистом ЗОЖ? Какие еще предательства ждут меня в этой жизни?

— Вас ждут не предательства, а решительные действия, — перечеркивает Эчизен.

От его тона все становятся серьезнее, а Кирихара поднимает голову. Череда событий, произошедших за это время в городе, если и научила его чему-то — кроме незабвенного «бей и беги», — так это понимать: таким тоном не объявляют, что все присутствующие могут расходиться по домам.

— Нирмана, — кивает Эчизен, — рассказывай.

— Во время перестрелки в «Гнезде» — клуб, кстати, разнесен, «Коршуны» в ярости… — Нирмана аккуратно складывает перед собой тканевую салфетку. У нее грубый голос с рублеными интонациями, так неподходящий монахине и отлично звучащий из уст преступницы. На самом деле из них Нирмана была единственной, у кого было хоть какое-то религиозное прошлое: согласно досье она окончила христианскую школу. — Девантора забрал оттиски. Мы знаем точно, что он доставил их в резиденцию Басира в Чагате.

Голос Боргеса звучит жалобно, когда тот уточняет:

— На этот раз оригиналы?

— Именно, — отвечает вместо Нирманы Салим.

— И по данным моих людей… — компетентно продолжает Салим.

— Не только гениальные сыщики, но и разведчики ого-го… — с той же интонацией вставляет Рид.

— Басир намерен завтра днем вылететь вместе с ними из страны, — заканчивает Салим.

Боргес, лежа в кресле, ничего на это не отвечает и заворачивается в свою олимпийку, как в кокон. Рид молча накрывает голову руками.

— Есть план действий? — мученически спрашивает Кирихара, решив быть единственным взрослым человеком в комнате. — Потому что, если нет, его надо придумать. За пределами страны мы их уже не достанем.

На часах — пять утра.

Единственное, чего хочет Кирихара, — это спать, но Ольберих Басир, кажется, не позволит ему сделать и этого.

Эчизен поднимается со стула, делая кончиками пальцев какой-то знак Лестари. Тот кивает и достает из кармана рясы — как им не жарко, интересно, внезапно посещает Кирихару мысль — крупный золотой перстень с большой блестящей печаткой и передает его епископу. Тот несколько секунд держит его на маленькой морщинистой ладони, а потом неожиданно подкидывает в сторону.

Рид ловко его ловит, поворачивает к себе, а затем строит удивленное лицо:

— Это же…

— Да, — кивает Эчизен. — Вы все, — оглядывает их, — выспитесь. Смотреть на вас уже не могу. В пять часов вечера встречаемся в главном доме, обсудим ситуацию. А ты, — он поворачивается к Риду, — съездишь на развалины и откроешь его. Заберешь все, что есть, и возвращайся.

— А потом мне тоже можно будет поспать? — подозрительно уточняет Рид.

— У тебя была вся ночь, — вскидывает брови Эчизен, проходя мимо, — ночью надо было спать.

* * *

Кирихара догоняет его уже у машины.

Рид выглядит усталым, на лице начинает пробиваться щетина; он стоит, поставив ногу на подножку машины, и пытается завязать одной рукой кроссовки. Судя по расфокусированному взгляду, получается у него не очень.