Правило двух

Шесть лет назад Даровит притомился от кочевой жизни. Выбрав себе уединенное место под сенью деревьев, он соорудил из глины и веток простейшую хибару. Новый дом подарил ему чувство постоянства и стабильности, не лишив при этом возможности наслаждаться внутренним покоем, который он обрел, отправившись в добровольное изгнание.

В пределах десяти километров от хижины не было ни единого людского поселения. Даже ближайшая колония прыгунцов располагалась не ближе чем километрах в пяти. Но это не означало, что ждать гостей ему не стоит. Во время странствий и общения с мохнатыми аборигенами он стал настоящим докой во всем, что касалось лекарственных трав и лечебных средств природного происхождения. Три-четыре раза в месяц к нему приходили окрестные жители со своими болячками и недугами. Даровит никогда не отказывал им в исцелении, прося взамен лишь о том, чтобы они уважали его право на уединенную жизнь. Но зачастую в знак признательности пациенты делали ему небольшие подношения — вроде той одежды, которая была сейчас на нем.

Третий принцип выживания в негостеприимном климате Руусана — не выходить наружу по ночам. Когда холод пробирает до костей, когда велик шанс потеряться и не найти укрытия, когда повсюду таятся хищники, такие прогулки становятся весьма опасной и крайне недальновидной затеей.

Так почему же он уже не первый час хрустит сапогами по корке заледеневшего снега? Даровит променял тепло и уют своей хижины на холодный мрак ночи, чтобы проверить правдивость слухов, которые распространяли его недавние пациенты.

«Даровит злится?»

— Нет, — прошептал он зависшему над ним крошечному прыгунцу. — Мне просто любопытно.

Он так до конца и не понял, чем же так обаял мохнатых аборигенов. Изо дня в день по два-три прыгунца непременно болтались у его хибарки. А всякий раз, когда он оставлял жилище и отправлялся на прогулку, его обязательно сопровождало хотя бы одно из этих необычных существ.

Возможно, они просто пеклись о его благополучии после того, как спасли из пещеры с ментальной бомбой. Или же их влекло к нему из-за сходных устремлений: прыгунцы облегчали душевную боль тем, кто от нее страдал, а Даровит делился своими целительскими навыками со страждущими, которые приходили к нему в жилище. Возможно даже, что юноша просто забавлял аборигенов, хотя, сказать по правде, он понятия не имел, есть ли у прыгунцов чувство юмора.

Очень скоро он привык к их постоянному обществу. Они не были назойливы и хорошо чувствовали, когда у юного целителя было настроение поговорить, а когда его стоило оставить наедине с собственными мыслями. Их присутствие он зачастую находил умиротворяющим, пусть и не все аборигены были одинаково ненавязчивы. К примеру, молодая Юун, сопровождавшая его сейчас, была куда более словоохотлива, чем ее сородичи.

«Даровиту пора домой».

— Еще нет, — прошептал он.

Две из трех сестер-лун Руусана в эту ночь были полными. Их свет отражался от серебристого слоя инея и белого покрывала снега, нападавшего за последние недели. Даровит притаился в подлеске, опершись на тросточку и культей правой руки раздвинув ветви, чтобы рассмотреть то, что лежало перед ним. В парах собственного дыхания он разглядывал сцену, лишь подтверждавшую правдивость слухов: джедаи вернулись на Руусан!

Поначалу молодой целитель поднял на смех слова пациента, заявившего, что Республика намерена воздвигнуть монумент в честь павших на Руусане. Прошло уже десять лет — какой смысл заниматься этим спустя такое время? Но сейчас Даровит собственными глазами видел неоспоримое доказательство своей неправоты.

Крупное урочище на краю леса расчистили от снега до промерзшей земли, покрытой мелким кустарником, а периметр огородили столбиками и землемерными цепями. Строительные дроиды разрыли почву для закладки фундамента, и эти глубокие борозды казались Даровиту ранами на поверхности планеты.

По территории были разбросаны несколько десятков валунов: каждый привезли с родины одного из погибших джедаев, в честь которых теперь собирались воздвигнуть монумент. На взгляд Даровита, чужеродные камни были все равно что вуки в толпе джав: чуждые элементы, основательно портившие ландшафт.

— У них нет права здесь находиться, — зло прошипел он.

«Никому не вредят», — заметила Юун.

— Эта земля только начала исцеляться от их долбаной войны, — сплюнул юноша. — Десять лет ушло на то, чтобы забыть. А теперь джедаи хотят вскрыть старые раны.

«Сенат одобрил. Не джедаи».

— Мне плевать на официальную болтовню. Строительство замыслили джедаи. К беде все это ведет, ох к беде.

«К беде?»

Молоденькая Юун не помнила войну, опустошившую ее мир. Ее не коснулся абсурд смерти и страданий, сведший с ума тысячи аборигенов. Повредившись рассудком, прыгунцы набрасывались на других существ и проецировали в их сознание свою боль и муки. Зачастую это вело даже к гибели, и джедаи стали высылать поисковые отряды, чтобы отстреливать мохнатый народ.

— Джедаи и их война чуть не погубили Руусан, — втолковывал ей Даровит. — Мужчины, женщины и дети гибли тысячами. Леса выгорели дотла. А твоих сородичей практически истребили.