Правило правой руки (сборник)

А фельдмаршалы всё также молча возвратились в штаб, и там опять молча сидят и ждут, что будет дальше. И Хабанеров с ними же – стоит в углу, уже без шпаги, без наград и даже, на всякий случай, без эполетов. Долго он так стоял! Потому что только, может, часа через три приезжает к ним сенатор Ухин и подаёт высочайший указ. В нём сказано: рудник на Ыртак-Ю закрыть, засыпать известью и заровнять, и все бумаги, что его касаются, немедля сжечь, а генерала Хабанерова судить, разжаловать, перевести в дисциплинарный батальон без права повышения по службе, и чтобы государыне о нём никто и никогда больше не смел не то что ходатайствовать, но и даже просто докладывать.

Фельдмаршалы ответствовали:

– Есть!

Сенатор уехал.

И вот только тогда и начался настоящий военный совет! Фельдмаршалы наперебой кричат:

– Да как же так? Ну и закроем мы рудник, а что потом? Может, тогда и пушки тоже запретим, от них ведь тоже много шуму! И скоро нам, глядишь, только одни парады останутся! Ей, государыне, легко так рассуждать, ей бы только маскарады да балы, а кто о державе подумает? И так мы нищие да сирые, а вот имели бы дуран, так нас бы сразу все зауважали!

Вот такие там тогда кричались речи – патриотические, гневные. Но воля царская есть воля непреложная. Старейший лейб-фельдмаршал прибыл во дворец и доложил:

– Исполнили!

Царица говорит:

– Вот и прекрасно. И больше меня, бедную вдову, так не стращайте.

– Есть! – отвечает ей фельдмаршал, даже глазом не моргнув.

А почему он не моргал? Да потому, что Хабанеров секретной фельдъегерской почтой уже мчал на Ыртак-Ю. Ибо на высшем военном совете решили: нечего с царицей спорить, а надо сделать так, как им солдатский долг велит, и только тогда ей о долге напомнить, когда всё уже будет в наилучшем виде.

И вот опять Хабанеров дураном командует. В пять тридцать – барабан, в шесть – завтрак, в шесть пятнадцать – по местам. Только теперь в забое не колодники, а нижние чины. Нам же Кандальн-коллегия своих людей уже не посылает, мы теперь должны сами себя рабсилой обеспечивать. И, между прочим, таким образом, чтобы никто об этом не проведал и царице не донёс. То есть всё теперь делается так, чтобы если даже кто в секретные военные бумаги сунулся, то чтобы ничего не понял.

И вот никто к нам не суётся, и работа спорится, дуран-руды всё больше на-гора даём. Но и солдатики мрут. Просто, честно сказать, жуткие потери. Немногим более чем за пять лет мы там едва ли не два рекрутских набора уложили. Но, правда, наконец-то сделали! Но уже не порох, а сразу фугас. Восьмифунтовое ядро, а в нём дуран-начинка, сокращённо – ядрёный фугас. А почему такое изменение? Да потому что смекнул Хабанеров: дуран очень гремуч и порох из него для своих же опасен, поэтому пускай он не в казённой части, а в месте попадания взрывается. От – выражаюсь по-военному – от детонации.

Вот, значит, создали фугас, собрали наиверную команду и двинулись… Нет, уже не в столицу, конечно, а в Кощеево урочище. Есть в одной губернии один такой секретный полигон. Приехали, а там уже нас ждёт весь Генеральный Штаб, весь, так сказать, цвет военной мысли. И тут же на пригорке уже стоит новейшая мортира с винтовым стволом. Четырнадцать нарезов слева вверх направо, калибр… вам не скажу, секрет. Прицел оптический, колёса густо смазаны, то есть всё честь по чести. И день тоже солнечный, безветренный. Эх, думаю…

А Хабанеров мне:

– Готовьсь!

Я взял ядро и только досылать его…

– Стой! – командует главный фельдмаршал. – Не спеши, мы прежде удалимся. Там лучше обзор.

Я стою, жду. Они все удалились. Потом смотрю – они платком махнули и в траве пропали. Там же нарочно для такого случая был оборудован очень надёжный бункер – столетними дубами в шесть накатов крышу укрепили. Эх, думаю, им хорошо, а меня за Отечество как? В клочья, что ли? Но присяга есть присяга. Беру фугас и досылаю. После беру запальник, тырц…

И тут как шарахнуло! Но пронесло – полетел! Я сразу пал в окоп, зажмурился, потому что Хабанеров говорил, что смотреть на взрыв нельзя, не то ослепнешь.

И вот я лежу мор… Извините, лежу лицом в грунт, и жду, когда ахнет. Жду. А оно никак не ахает. Эх, опять думаю, дурак наш фугас, небось, упал в болото и утоп без всякой детонации. Недосмотрел Хабанеров, недодумал конструкцию, недоучёл. И мне теперь лезь в болото, ищи. А я что, собака какая?!

Как вдруг:

– Эй! – прямо надо мной. – Вставай!

Встаю и вижу – а это сам Хабанеров. И он опять белый как снег. Стоит, подзорной трубой по голенищу нервно похлопывает и так же нервно говорит:

– Ушёл, мерзавец! В белый свет!

– Кто, – говорю, – ушёл?

– Как кто?! Фугас! – и тотчас к мортире подскочил, и стал в прицел смотреть, потом глянул по карте – и опять к прицелу.

Пока он так возился, собрался вокруг нас весь Генеральный Штаб, все лучшие военные умы. Судачат. Одни говорят:

– М-да, сила сильная! Как птица улетел. Куда бы это он? Хотя бы не в столицу!

А другие:

– Что наша столица! Наша – это шито-крыто. А если он в чужие навострился? Это же международный скандал!

Но третьи сразу: