Правило правой руки (сборник)

И вот как раз о цвете. Когда я сейчас смотрю по сторонам, то всё вижу в одной гамме, а раньше, когда у меня было тело, спектр различаемых мною цветов был весьма разнообразным. Потому что тогда я видел глазами, а теперь у меня глаз нет, от них остались только некоторые нервные окончания, которые в данных условиях работают совсем иначе, картина резко изменилась… Но, правда, не только в худшую сторону. Так, например, когда в лаборатории темно, гад ничего не видит и к нам не заходит, а вот я и в темноте теперь вижу довольно прилично, правда, в обеднённой гамме. Значит, подумал я, нужно пользоваться этим своим преимуществом и стараться, по возможности, конечно, игнорировать дневную жизнь и перейти на ночную. То есть я должен ночью, пока никого нет, научиться работать с монитором ничуть не хуже, чем гад работает с ним днём, и тогда ещё посмотрим, чья возьмёт!

И я начал тренировки. У меня, кстати, был в этом опыт. Какой? Я об этом пока промолчу, это пока моё секретное ноу-хау. Скажу лишь, что как только в лаборатории выключали свет и закрывали ролеты на окнах, то есть когда для них всех, оснащённых глазами, становилось совершенно темно и непроглядно, я собирал всю имеющуюся во мне энергию и, глядя на монитор, начинал, скажем так, медитировать. В чём заключалась моя медитация, объяснять слишком долго и сложно, поэтому я сейчас не стану в это вдаваться, а только скажу, что уже к концу первой недели я добился кое-каких результатов. Это придало мне уверенности, и я продолжал свои занятия с уже куда более заметным рвением. Результаты не заставили себя ждать – и после четырнадцатой ночи тренировок я, на пятнадцатый день, решил испытать свои новые возможности в деле. Даже более того: я буквально сгорал от нетерпения.

И вот, наконец, открылась дверь, вошли этот гад и его лаборантка… Или не его? Но суть не в этом. Они вошли, лаборантка сразу начала включать приборы общего наблюдения, а это, как я уже знал, означало (да и это легко читалось по губам), что у них наступает особенно важный день, они готовят промежуточный отчёт – и поэтому испытаний, правильней, мучений, сегодня будет особенно много. И они перемучают всех.

Так оно тогда и было. Они работали быстро и слаженно, переходили от одного стенда к другому, гад отдавал короткие команды, лаборантка тотчас же их исполняла. То есть всё у них получалось как нельзя лучше.

Пока она не подступили ко мне! Правда, вначале ничего не предвещало осложнений: гад отдал команду, лаборантка что-то сделала – и меня так заколотило, что я заорал от боли, а на мониторе кривая резко подскочила и начала показывать пик за пиком. Я продолжал орать. Я орал на ультразвуковых частотах, поэтому они меня не слышали. Гад смотрел на монитор и диктовал данные, лаборантка вносила их в память. Я тоже смотрел на монитор и продолжал орать…

Пока не взял себя, как это у них называется, в руки, и не сложил мудру терпения. Пики сразу несколько срезались. Я продолжал держать мудру. Пики продолжили срезаться.

– Давай! – грозно скомандовал гад.

Лаборантка подбросила мощности и сконцентрировала поле. Я сложил мудру понимания. Пики стали расплываться. Я сложил мудру…

Ну да мало ли, что я тогда сложил, вам совсем необязательно это знать и запоминать, главное, что моя кривая на мониторе продолжала неуклонно снижаться.

– Дура! – сердито вскрикнул гад. – Форсаж!

Дура… Э, лаборантка включила форсаж. Я заорал благим матом, у меня не было в запасе других, более действенных мудр, и я теперь просто терпел. Стиснув извилины…

И кривая продолжала сглаживаться!

– Пошла вон, скотина! – крикнул гад и оттолкнул лаборантку.

Она обиженно поджала губы, встала и пошла к выходу, мерно покачивая бёдрами. А я смотрел на них, я не отрывал от них внимания, и мне понемногу становилось легче. Гад дёргал монитор, стучал по нему кулаком, а я продолжал смотреть на лаборантку, на её бёдра, даже когда они уже скрылись за дверью – и гад ничего не мог мне сделать! Да он теперь уже и не делал, а только смотрел на экран монитора, на мою кривую, которая всё выпрямлялась и выпрямлялась, и в итоге выпрямилась в линию! Гад, высоко подняв брови, смотрел то на неё, то на меня. Сейчас он, думал я, спохватится, вновь призовёт лаборантку, та вернётся, но уже с ведром, выплеснет меня туда – а ведро у неё будет до краёв полно фурацилином – я в него нырну, хлебну его – и всё на этом кончится, то есть я и в самом деле не выдержу болевого шока и сдохну.

Но это я так мечтал. А наяву всё получилось совсем по-другому. Гад весь аж почернел от злости и воскликнул:

– Вот тварь! Это у него – (то есть, значит, у меня) – стресс от судьбы соседа!

После тут же схватил мою банку, отнёс и поставил в термошкаф, настроил его на максимум и продержал меня в нём два цикла. Потом вынул и тут же засунул в холодильник, в заморозку, потом снова сунул в термошкаф поднял в нём температуру до точки варения…