Правило правой руки (сборник)

И сунул в ящик вторую руку – с другой стороны. Я, беспорядочно взмахивая полушариями, кинулся в противоположную сторону банки. Но там меня ждала другая, то есть первая, рука, я от неё шарахнулся, а гад второй, то есть другой рукой… То есть вы догадались – он таким образом ещё долго гонял меня из угла в угол банки, пока я окончательно не изнемог, расплющился и лёг на дно. Гад похвалил меня:

– Великолепно! – И прибавил: – Отдыхай. Завтра продолжим.

И закрыл ящик. Я, без сил, лежал на дне. Так я пролежал всю ночь. Я ничего не видел и не слышал, эфир тоже был совершенно безмолвен.

Затем вдруг опять открылся ящик, сверху показался гад, он опустил обе руки, я прижался ко дну, он вытащил меня – вместе с банкой, конечно – из ящика и поставил рядом на столешницу. В лаборатории было очень светло. И там же было весьма оживлённо, то есть я увидел сразу два, а то и три десятка, если не больше, коллег гада. Они стояли плотной группой и настороженно смотрели на меня. Я не шевелился. Я никогда не видел такого большого скопления гадовых коллег, мне было не по себе, так что я был насторожен не менее их. Один гад чувствовал себя прекрасно. Не скрывая самодовольной улыбки, он протянул ко мне руку – и я инстинктивно шарахнулся к противоположной стенке. Коллеги гада дружно, восхищённо ахнули. Гад протянул ко мне другую руку. Я шарахнулся обратно. Гад сделал ловкий пасс – и я всплыл почти к самой поверхности. Гад что-то быстро сказал, слов я не понял, он как будто говорил на другом, мною ранее не слышанном языке. Один из гадовых коллег ответил ему – так же непонятно для меня.

Потом они все враз заговорили; они то вступали в общую дискуссию, то терпеливо выслушивали кого-то одного из них, то вновь начинали говорить, перебивая один другого. Их речь я по-прежнему не понимал. Потом один из коллег подошёл ко мне, протянул ко мне руку – и я медленно отплыл от него, тем самым показывая, что я не боюсь его и в то же время согласен сделать то, что он от меня ждёт. Все зааплодировали. Потом из их общей группы по очереди вышли ещё несколько коллег, и я с каждым разом отвечал им всё более сложными разворотами, даже почти кульбитами. Потом они все ушли, и гад с ними тоже.

Но очень скоро он, раскрасневшийся от радости, вернулся. Я замер в ожидании. Он подошёл ко мне, взмахнул рукой, а я даже не шелохнулся. Потом так повторилось ещё трижды – он пугал меня, а я не шевелился. Тогда он, подогнув ноги, опустился на примерно одну со мной высоту, посмотрел на меня, как это у них называется, глаза в глаза, и тихо, но очень зловеще спросил:

– Ты чего от меня хочешь?

Я ответил:

– Пошёл вон!

Он буквально задрожал от злости, вскочил, лихорадочно осмотрелся…

Но меня это совершенно не тревожило, я думал: он меня услышал, он понимает мою речь, а если так, то я прав…

Но дальше я подумать не успел, потому что он одним ловким движением вскрыл мою банку, взял шприц и вкатал мне укол внутримышечно, кубов на триста, не меньше. Я охренел! То есть состояние было ужасное, а он предупреждал: ты у меня сейчас охренеешь! А теперь он меня, охреневшего, вновь сунул в герметичный ящик и закрыл на кодовый замок. Ему почему-то думалось, что мне там будет очень некомфортно. Он ведь не знал, что герметичный ящик для меня – место весьма привычное, потому что именно с таким, или весьма похожим объектом, связано моё третье и, наверное, самое важное воспоминание.

Так вот, я тогда тоже находился в ящике. Но не в герметичном, а с дверью. Иногда она открывалась, ко мне в ящик заходил клиент и называл определённую цифру. Я согласно кивал головой (у меня тогда ещё было тело), оборачивался к панели и нажимал пальцем на кнопку с названной цифрой. Ящик (правильнее, лифт) приходил в движение. Я смотрел на клиента, клиент на меня. На мне был форменный китель с большими металлическими пуговицами (вспомнили?) и такое же форменное кепи с блестящим козырьком. Что и говорить, работа была лёгкая – нужно было, при виде очередного клиента, мгновенно оценить его пригодность и прикоснуться к соответствующему сегменту панели – «вверх» или «вниз». То есть «кнопок» в самом деле было всего две, а всё остальное – муляжи. Так же и направлений движения ящика было всего два – на повышение и на ликвидацию. И какое из них выбирать, решал я. Начальство меня почти не проверяло, я действовал по собственному усмотрению. То есть я поворачивался к клиенту, сканировал его, оценивал его структуру, принимал решение – и всё остальное делал лифт. А уж какую кнопку я нажму, было совершенно безразлично. Единственная неприятная особенность этой работы заключалась в том, что клиенты иногда бросались на меня, требовали изменить направление движения, били меня или стучали по панели… Но ничего не изменялось, ибо панель на это никак не реагировала, а моё тело уже тогда было мне почти не нужно, всё решал мозг, мозг у меня был превосходный, почти такой же, как сейчас. А вот тело было дрянь, его было не жалко. Да и я, повторяю, обходился без него: мозг выдавал нужный импульс, замыкалась нужная цепочка – и лифт устремлялся в нужном направлении.