Правило правой руки (сборник)

Они остановились. Пан Змицер сошёл с коня, сел прямо на землю, на кочку, достал из торбы Статут, раскрыл его, вырвал первый лист, насыпал на лист табаку, свернул здоровенную цыгару и начал её курить. Цыгара сама по себе загорелась, Янка после говорил: сам это видел!

А тогда молчал. И пан Змицер цыгару тоже курил молча. Потом вдруг начал говорить о том, что с ним в корчме приключилось. Рассказывал будто о ком-то другом. А рассказал, поднялся, бросил цыгару под ноги и затоптал. После повернулся к Янке и сказал:

– За мной не ходи. Не надо.

Развернулся, и пошёл в дрыгву. И не проваливался в ней, а шёл как будто по невидимым мосткам. Шёл, руки расставивши, а руки были чёрные-пречёрные, и так же и лицо у него стало чёрное, и волосы, и шапка, и жупан. Шёл, пока не скрылся за рогозом. Рогоз там растёт высоченный, ого!

Так и пропал пан Змицер, никто никогда его больше не видел. Правда, болтают люди, будто у Цмока появился новый помогатый, на пана Змицера похожий, только чёрный, он с Цмоком всегда ходит рядом и водит свору злобных, на людей нацкуванных собак. Да только какие собаки у Цмока? Брехня! У Цмока только волки-перевертни, волколаки, и пан Змицер у них за старшего. Но, может, и это брехня, люди брехать любят, что и говорить.

А вот про заклятую корчму – всё это правда. Добрые люди и по эту пору туда нет-нет да попадают. Но все ведут там себя смирно и на всё согласны. Потому что, все мы говорим, если уже так случилось и ты вдруг туда попал, то пусть тебя уже напоят и облапают, и обыграют, и всё такое остальное прочее, в этом нет большой беды, чем вдруг к тебе подсядет Цмок и скажет: давай на руках бороться!

Чёртова баба

Если кто-то меня вдруг не знает, то я назовусь: пан Януш Крот из Малиничей, поветовый выездной судья. И выезжать мне приходится часто. Ну да я на это лёгкий – Статут в торбу, кнут за пояс, на коня – и поехал. И понятых беру с собой, а как же. Какой суд без понятых?! А понятые у меня тогда были такие – Гришка Смык и Савка Игруша. Ехать нам было не близко – аж за Чмурово болото, почти до самой Утопской дрыгвы. Была там одна деревня, называлась Кумпяки, и вот мы туда поехали.

Но не доехали. Потому что как только свернули с Господарского тракта, дорога сразу пошла всё хуже и хуже, так что мы уже не столько ехали, а сколько шли, тащили за собой коней, до самой Гамоновой корчмы. Там, только мы туда дошли, к нам сразу вышел Гамон, тамошний корчмарь, взял наших коней и повёл их на конюшню, а мы пока что зашли в хату и сели там перекусывать. И я ещё велел Гамоновой жёнке приготовить нам с собой дальше в дорогу горячего и увернуть в солому, чтобы не так быстро остывало. Пока Гамониха с этим возилась, вернулся Гамон, посмотрел на наши приготовления и спросил, куда найяснейший пан едет. На что я строго ответил, что это не его собачье дело, а еду я в Кумпяки.

– О! – с уважением сказал корчмарь. И тут же опять спросил: – А найяснейший пан хоть знает, что это за деревня такая?

– Знаю, – ответил я. – А как же. Это такая деревня, в которой творится всякое злодейство, и вот я затем туда и еду, чтобы его там искоренить.

И тоже сразу спросил, а сам Гамон знает ли, как доехать до тех Кумпяков.

– Как же вы едете, – сказал корчмарь, – если не знаете, куда?!

– Надо, потому и едем, – сказал я. – А ты не очень умничай, а сразу прямо говори, как нам туда лучше всего заехать. Или хоть зайти.

На что Гамон ничего не ответил, а только почесал у себя за ухом. Тогда я грозным голосом велел:

– А ну-ка неси мне сюда свою мерную кружку и мерную гирю! Я их проверю! На соответствие! А то вдруг ты нам здесь всем недоливаешь да недокладываешь!

Гамон на это опять промолчал, но зато вдруг начал говорить такое:

– Пан спрашивал про наилучшую дорогу до той недоброй деревни. Так вот заехать туда пану не получится. А вот зайти можно легко. Если знать нужную дорогу. А она такая: от меня и всё время по самому краю болота, а как только дойдёте до сухой сосны, то не полохайтесь и поворачивайте от неё прямо в болото, в самую топь, и так дальше будете идти, пока не дойдёте до тех Кумпяков. Это болотом будет вёрст не более пяти.

– А если мы там потопимся? – спросил я.

– Если идти прямо, не потопитесь, – сказал корчмарь. – А если правей ступить или левей, тогда, конечно, да, потопитесь. А по другому совсем не дойти.

– А если ты сбрехал? – спросил я.

– Тогда быть мне собакой, если я брешу.

Вот что он тогда сказал! И смотрит на меня и не моргает.

– Ладно! – сказал я. – Считай, что я тебе пока поверил. А теперь ответь мне вот на что: что там, в той деревне, такого, что никто оттуда не выходит? Или их оттуда кто-то не пускает? Или там ещё что-то такое есть, чего мне нужно опасаться?

Но Гамон на это промолчал, а только тяжело вздохнул.

– Гамон! – сказал я очень строгим голосом. – Не молчи! Не то спалю корчму! И тебя, и твою жёнку вместе с ней! Гамон!