Правило правой руки (сборник)

Но ничего не высмотрел. Нигде никаких ничьих следов там не было – ни человечьих, ни скотины, ни звериных. Позаросло там всё кругом, позапустело, посгнивало. Брешет ведьма, думал я, никто от нас не разбегался, тут, может, последних лет пять, а то и все десять, никто ни бегал, ни ходил. Но я всё равно обошёл всю деревню, заглянул во все дворы, прошёл по всем огородам, зашёл на кладбище и не нашёл там ни одной свежей могилы, а после даже вышел за деревню, к сажалке, выломал дрын подлиннее и тыкал им, шарил по дну, но и там ничего не нашёл. Бросил дрын, пошёл обратно. Иду и думаю: а чем же тогда эта баба кормится, если деревня пустая, и давно, а у самой бабы нет никакого хозяйства? Ну да ладно, думаю, я у неё про это пока спрашивать не буду.

И вот я захожу на ведьмин двор и вижу – мои хлопцы сидят на бревнах возле хаты и так и трясутся от злости. А когда я стал спрашивать, что у них тут приключилось, чего им в хате не сидится, они стали ещё сильней трястись и говорить, что эта ведьма уже очуняла, не спит, сидит злая и ругается, что вот пришли чужие, чтоб они подохли, всё у неё из печи сожрали и все её дрова спалили. И ещё стала шипеть как змея, вот они и вышли отдышаться. Ладно, ладно, думаю, ведьма поганая, сейчас ты узнаешь, кто у тебя теперь в хате хозяин! И сразу захожу туда, смотрю – она уже и вправду не спит, глазами туда-сюда зыркает, рожу кривит, но молчит. Тогда я говорю:

– Мы здесь ночевать останемся. У нас здесь завтра будет дело. Будем искать своих людей. Наши люди сюда приходили, к вам в деревню, восемь проверяющих, один за другим, и никто из них обратно не вернулся. Где они?

Она мне со злостью:

– Не ведаю!

А я со смехом:

– Га! Я так и думал, что ты так ответишь. Поэтому и остаёмся здесь, что завтра будем сами их искать. Найдём – твоё счастье. А не найдём – скрутим тебя верёвками, возьмём с собой, завезём в город и там из тебя живо всю правду вытянут! Это только я грожусь шкуру с тебя спустить, да не спускаю, а там что пообещают, то и сделают. Понятно?!

Она молчит, рожу воротит. Ладно! Время, думаю, уже не раннее. Позвал хлопцев, велел накрывать на стол и затопить печь, нагреть борща Гамонова, я же ох как борщи люблю!

Но тут хватились, что дров нет. Тогда хлопцы взяли ту пилу, что на стене висела, вышли во двор, отпилили чурбачок у верхнего из брёвен, накололи плашек, затопили печь, стало тепло, налили борща, я поел, и ещё сверху залил келихом. А после ещё один келих налил, дал ведьме, велел выпить, она выпила, опять стала кружиться, села к себе на лежанку и опять окаменела. И мы тоже легли спать – хлопцы на лавках, а я на столе, они посуду на пол сняли.

И вот мы лежим себе, лежим, в хате тихо, за окном темно, меня в сон так и клонит. Но я думаю: э, нет, перевидал я гадов на своём веку, меня так просто не возьмёшь! Я же чую…

И вдруг и в самом деле слышу: заскрипело что-то! Я один глаз открыл…

А я в темноте, как кот, вижу ещё лучше, чем при свете…

Вижу, она встаёт, вокруг себя пощупала, прошла вперёд, взяла с припечка, среди чугунков, колотушку – и в дверь.

Я тоже тихонько встал, слез со стола – и за ведьмой.

Она через сени на крыльцо. И я за ней. Она за угол. Я за ней…

И вдруг меня хрясь сзади колотушкой по затылку! Я как мешок на землю! И слышу – она говорит:

– Вот тебе, пан поганый! Будешь знать, как к нам соваться!

И, слышу, развернулась и пошла обратно в хату. А я лежу за углом, ночь, темнотища, ничего не видно. И голова очень сильно трещит. И ни рукой, ни ногой не повернуть. Лежу как бревно. Лежу дальше. Лежу, лежу…

И ничего не вижу, и шелохнуться не могу. Глазами хлопаю…

А глаз как будто нет! Как это так? И рук не чувствую, и ног! Нет, даже ещё страшней – как будто я и без рук, и без ног. Как слепое бревно! Или, может, думаю, я и в самом деле стал бревном? Вон же сколько у неё брёвен возле хаты – с десяток, не меньше! А теперь к ним ещё я прибавился.

Но тут же думаю: э, нет, нельзя так думать. Нельзя ведьме поддаваться! И я стал открывать глаза, руками упираться, ноги поджимать…

А ничего не получается! Лежу и шевельнуться не могу, и ничего не вижу!

Зато ясно слышу, как где-то далеко за огородами какая-то ночная птичка зачирикала. Потом ветер задул, трава зашелестела. И она всё тише шелестит, всё тише. Это, я думаю, я так деревенею, и скоро совсем оглохну, стану бревно бревном, мои дурни проснутся, захотят печь затопить, выйдут сюда с пилой и порежут меня на чурбаки. Вот так! И, может, и все остальные брёвна во дворе – это такие же, как я, заколдованные дурни, может, это даже как раз те проверяющие, которых я ищу, а одного из них вчера велел укоротить, чтобы растопили печь. А завтра так будет со мной, будут меня пилить. Вот только я сейчас…

И, чувствую, я уже дальше думать не могу, деревенеют мозги…