Правитель страны Даурия

– Трудно не согласиться, в соболях-алмазах… Замечу, кстати: с начальником штаба Квантунской армии полковником Итагаки[79] я тоже беседовал часто и подолгу. Попросту, по-солдатски, говорил с ним. Неужели за все эти годы нельзя было наладить хотя бы выпуск автоматического оружия?!

– Однако всех нас страшит не то, что может произойти здесь, в Маньчжурии, а то, что уже произошло на Окинаве, а главное, в Хиросиме[80], – еще резче поиграл желваками подполковник.

– О Хиросиме слышал. Не скрою, поражен. Чтобы одной бомбой стереть с лица Земли весь город?! – недоверчиво взглянул на Имоти Семёнов. – Это уже не война, а какое-то вселенское истребление.

– К сожалению, у нас не было в США разведчика, подобного Рихарду Зорге, которого ваши красные сумели подсунуть нам через Германию. Поэтому мы не знали, каким именно сверхмощным оружием стала обладать эта страна.

– Вы слишком многого не учли, готовясь к этой войне, – согласно кивал атаман.

– Именно поэтому нам пришлось оставить Индонезию и спешно вывести остаток войск из Индокитая. Причем вслед за Америкой и Англией нам объявил войну Китай, сломить который мы уже не смогли. Это ведь страна, обладающая неисчерпаемыми людскими ресурсами.

– Как человеку военному мне понятно положение, в котором оказалась ваша империя.

– А вместе с ней – и ваше Белое движение, генерал-атаман.

– То есть хотите сказать, что теперь наше движение обречено. Точно так же, как и ваша армия? – мстительно уточнил атаман.

– И все же, если бы мы бросили Маньчжурию и ушли, мы, все командование Квантунской армии, все офицеры, попросту потеряли бы лицо, – спокойно, как-то устало объяснил Имоти. – Но, что самое страшное – потерял бы лицо сам император. Так что сопротивление необходимо и обязательно. Наши самурайские части, как и подразделения воздушных и наземных камикадзе, окажут достойный отпор красным.

– Аллюрно мыслишь, подполковник. Тем не менее недели через две Советы уже будут здесь, на Ляодунском полуострове, под стенами Порт-Артура, – проворчал атаман, мрачно воззрившись на кончики своих запыленных сапог.

3

Сталин поднялся из-за стола настолько резко, что Берия поневоле отшатнулся. Однако вождь прошел мимо него и, остановившись у окна, стал долго, старательно утрамбовывать пожелтевшим большим пальцем едва дымящийся в трубке табак. Берии множество раз приходилось наблюдать за этим действием, но всякий раз оно казалось бывшему главному энкавэдисту страны своеобразным шаманским ритуалом.

– Ты, Лаврэнтий, назвал Власова трусом и предателем. Он действительно предал, но трусом он никогда не был.

Услышав это, Берия нервно передернул плечами, как делал всегда, когда чувствовал, что допустил промашку: этому Кобе не угодишь!

– Как же еще объяснить всё то, что произошло с его второй ударной армией?! Ни там, в Западной Украине, в районе Львова, когда со своим 4-м механизированным корпусом противостоял войскам фельдмаршала фон Рундштедта, – не стал выслушивать его доводы «вождь народов», – ни потом, когда, командуя 37-й армией, до последней возможности удерживал рубежи под Киевом. Ни когда со своей 20-й армией сдерживал натиск немцев на Москву и совершал первое контрнаступление… – трусом генерал Власов не был, – с каждым своим словом приводил он Берию во всё большее изумление. – На фронте, Лаврэнтий, трусость проявляется сразу. А Власова никто из его сослуживцев никогда не изобличал. К тому же донесения командарма второй ударной армии ты, Лаврентий, читал еще внимательнее, нежели я. Так что вторая армия – это одно, а предательство Родины и служба фюреру – другое. Не будем путать эти два понятия.

– Историки станут воспринимать Власова таким, каким он видится вам, – то ли заверил, то ли предупредил его Берия.

Но при этом подумал: «А ведь сейчас Коба пытается оправдаться за все то доверие, за чины и награды, которыми осыпал Власова, принимая его здесь, в своем кремлевском кабинете! Предвидит, что могут найтись такие, кто задастся вопросом: «А куда же смотрел товарищ Сталин, доверяя этому трусу и предателю, агенту мирового империализма оборону самой столицы?! Почему ни товарищ Сталин, ни остальные члены Политбюро не распознали врага в генерале, который и до войны, и еще в начале 1942 года, считался в генеральской среде «любимцем Сталина»?

– Однако «дэло» Власова уже принадлежит прошлому, Лаврэнтий, – вторгся Коба в его размышления. – Теперь уже – прошлому…

– Значит, суда над ним не будет? – как-то неуверенно спросил нарком НКВД, чувствуя в то же время облегчение: он-то предполагал, что реакция на «секретное дело» Власова окажется более бурной. – То есть до суда дело можно не доводить?

– Почему же, будэт суд, Лаврэнтий, будэт. Но я хочу, чтобы вслед за Власовым с его подручными мы судили атамана Семёнова со всем его генералитетом.

Берия удивленно уставился на Сталина. Такого поворота беседы он предположить не мог.

– Когда наши войска прорвутся в глубь Маньчжурии, атаман сбежит в Китай, к Чанкайши, или же окажется в Японии.