Этой секунды, никчемной по сравнению со всем временем мира, оказалось достаточно для Томаса, чтобы попытаться сохранить свою жизнь. Он резким и сильным движением ноги выбил из рук Искателя меч, и, не даря тому ни единой секунды для маневра, схватил за горло. В то время как от силы рывка юноши мужчина потерял равновесие и рухнул на колени, за его спиной послышался крик. Исповедник словно со стороны наблюдал, как бывшая Сестра Тьмы подняла руки, собираясь остановить его. Но ничто не появилось из ее открытых поднятых ладоней: ни огненного шара, ни грома, ни молний. Она была не глупа и сама понимала, что исповедь действует гораздо быстрее, чем даже сила ее темного дара.
Томас взглянул на Ричарда Рала снизу вверх, и в его взгляде читалось торжество. Рука, сжимавшая горло, слегка ослабила свою хватку, но продолжала касаться кожи, а Исповедник поддался искушению и все же позволил и себе получить самоудовлетворение в чужой слабости. Он уверенно взглянул в лицо противнику, надеясь увидеть там страх, мольбу и ненависть, как вдруг застыл, пораженный.
Ричард Рал, хоть и стоявший на коленях, глядел прямо на Томаса, при этом не испытывая ни малейшего страха перед его силами или перед его преимуществом. В его взгляде, теперь не отягощенном магией Меча, все еще горело пламя, пусть и более хрупкое, теперь не магическое: это было пламя самой жизни, вечной и бессмертной свободы, пробившееся из самых глубин души этого человека именно сейчас, когда он был в шаге от потери собственного бессмертия — своей души. Но страх… его не было. Он был полностью выжжен в этот решающий момент.
Ноги Исповедника стали ватными от одного осознания, что подобное пламя могло погаснуть раз и навсегда. Но из-за кого? А самое главное: во имя чего? Ведь та же самая внутренняя сила, которую он чувствовал в себе все это время, которая была его голосом милосердия — свобода, которую Джегань пытался заточить в клетке, именно эта свобода, возможно, была тем, что роднило его с этим совершенно чужим человеком.
Пальцы Исповедника разжались, освобождая горло мужчины. Пусть свобода не могла жить вечно в одном человеке, но Томас не будет тем, кто сможет ее забрать. И вряд ли найдется кто-либо, кто сможет это сделать.
Он почувствовал, как камень ненависти, тянувший его вниз все это время, сорвался с края пропасти и освободил его. Не было больше Имперского Ордена. Не было больше Джеганя.
Не успел он отойти и на шаг от коленопреклоненного Ричарда, как вдруг в его глазах резко начало темнеть. Сделав полшага, он рухнул наземь, словно тряпичная кукла.
Не было больше Имперского Ордена, не было больше Джеганя. Было лишь забвение.
Комментарий к Глава XIII
Итак, я довольно долго страдала с этой главой - признаюсь, мне, как девушке, сложно описывать сцены поединков, и даже множество прочитанных фэнтези книг мало помогают в подобной работе X)
Тем не менее, перед вами лежит то, что я все же смогла составить, и я бы очень хотела услышать ваше мнение об этом. Откровенно говоря, за этот месяц я соскучилась по отзывам (и это подстегнуло меня писать все же писать дальше, да-да). И приятная новость: следующую главу придется ждать не так долго, поскольку я уже начала работать над ней. Не хочется надолго останавливаться на таком неопределенном моменте.
Так много хочется сказать, но так мало мыслей складываются во что-то звучное.. Придется ограничиться лишь этим: я благодарю всех, кто поддерживает меня по мере написания этой работы! И я действительно жажду услышать ваше мнение, поскольку оно всегда придает силы и новые идеи для написания фф. Поэтому знайте: любой отзыв - лучший источник вдохновения.
Ваша Sister of darkness
========== Глава XIV ==========
Включена ПБ
Худшие опасения Кэлен и Кары сбылись: юноша, к которому Ричард хотел отправить Никки для лечения, в действительности был слишком плох, чтобы ему смогли помочь обычные средства. Ни мази, ни травяные отвары, ни припарки — ничто не могло извлечь яд из его тела, а потому единственным выходом оставалась ампутация ноги.
Исповеднице приходилось видеть зрелища, которые были и страшнее данной процедуры. Даже не единожды. Но одна лишь мысль о том, что ее муж сейчас находился там, где можно было так легко распрощаться с жизнью, а она, Кэлен, была неспособна защитить его, вызывала у нее дурноту, а впоследствии — злость на саму себя.
Мать-Исповедница стояла, прислонившись к двери, и безразлично глядела внутрь комнаты, в которой десяток минут назад завершилась операция. Ее взгляд бегло скользил по светлым голубым стенам, которые, очевидно, должны были действовать успокаивающе на всех, кто смотрел на них, по полупрозрачному балдахину над кроватью, по колоннам, поддерживавшим его и, наконец, по фигуре больного юноши. Он лежал на постели, накрытый тонким одеялом, которое немного, но скрывало его изувеченное тело.
Кэлен невольно вспомнились грубо брошенные Карой слова, когда они обе поняли, что в сложившейся ситуации не было другого выбора: «ногу можно будет вернуть, жизнь — нет».