Правительница Д'Хары (СИ)

— Он тоже боевой чародей? — она была несказанно удивлена. — Но как это возможно? Никки не соизволила объяснить?

Ричард тяжело вздохнул, и все эмоции Кэлен испарились, когда она увидела, как его руки сжались в кулаки. Он опустил голову и упер их в бока. Ей показалось, что спустя минуту он просто отвернется от нее и вовсе прекратит этот разговор, но этого не произошло. Это было не в привычках Ричарда.

— Нет, она объяснила, — его лицо напряглось, и на скулах заиграли желваки. — Но вряд ли тебя устроит это объяснение.

Она молча изучала его лицо. Ее кольнуло холодное и неприятное предчувствие, но возможности повернуть назад уже не было. Этот разговор связал их незримыми, но невероятно тяжелыми цепями.

— Если ты считаешь это объяснение подходящим и веришь ему, то и я поверю.

Она даже не представляла, о чем говорит.

Повисла долгая, вязкая тишина. Ричард долго не решался произнести то, на чем так настаивала Кэлен. Время шло, секунда за секундой, но она не торопила. Не смела торопить.

— Томас — наш сын.

Правда звучала как приговор, а молчание, последовавшее за ней, давило на уши похуже звука, который мог бы раздаться во время скончания мировой истории.

Она не смогла даже переспросить его. Теперь Кэлен не смотрела Ричарду в глаза: ее взгляд медленно падал, обжигая его губы и его шею. Мужчина стойко перенес эти несколько секунд, но все же понимал, что впереди его ждало нечто еще более тяжелое.

— Как это возможно? — он не ожидал от нее этого вопроса. По крайней мере, не в самом начале. Но Кэлен всегда оставалась Матерью-Исповедницей, всегда хотела дойти до сути.

— Это сложно объяснить.

— Попробуй, — все ее силы уходили на сохранение самообладания. На ее лице двигались только губы, а глаза… они просто замерли и перестали выражать какие-либо эмоции. Это было лицо не его Кэлен, не его жены — это было лицо Матери-Исповедницы. Она вынудила собственное тело игнорировать ее же эмоции.

— Насколько можно судить по словам Никки, Сестры Джеганя, завладевшие артефактом из Храма Ветров, воспользовались им, чтобы вырвать Томаса из временного потока. Они провели его через завесу и Подземный Мир, а затем направили сюда, почти на двадцать лет назад. Это произошло тогда, когда ребенок проявил свой дар и ты узнала о беременности.

Он постарался изложить рассказ Никки как можно более сжато и понятно, но было просто очевидно, что второй пункт не удался.

— Почему именно тогда?

— Для перемещения было необходимо, чтобы у дара Томаса был так называемый якорь, принадлежащий миру живых, а он появился ровно в тот момент. Сам Томас, поскольку его появление здесь завязано на магии Подземного Мира, не смог бы перейти завесу без этой связи, ведь он не принадлежит этому времени. Ни один человек, даже со всей магией мира, не переместится во времени туда, где не было бы хотя бы искры его жизни.

Когда он закончил, она ничего не ответила. Никак не выразила свое понимание или непонимание.

— Ты говорил… — теперь она едва могла совладать с собственным голосом, и Ричард видел, как ее губы на миг скривились, раскалывая на части ее маску. Он никогда не привыкнет к тому, как ее самоконтроль терпит крах рядом с ним. — Ты говорил, что это девочка.

— Я солгал. Ради твоего блага, — он испытал такой прилив стыда, что, казалось, если бы его многолетняя привычка сдерживать собственные чувства испарилась в этот миг, он бы покраснел.

Она проигнорировала вторую половину его объяснения, но первая заставила ее запустить пальцы в волосы, ровно так же, как это обычно делал он сам, и закрыть глаза. Он мог бы поклясться, что таким образом она пыталась скрыть от него подступившие к ним слезы. Ее жест вызвал у него ощущение того, что он только что умертвил часть самого себя, самую важную часть.

Но, должно быть, так все и было. Так все и было…

— Почему ты сказал только сейчас? Потому что понял, что больше не получится скрывать это? — в ее голосе звучал укор. Очевидный. Холодный.

— Я не мог сказать тебе, потому что знал, что тебе не будет легко принять это.

— Разве сейчас мне стало легче, когда я уже свыклась с ложью? — она едва не сорвалась на крик. Едва. От этого ему стало еще больнее. Ричард чувствовал, что она была в ярости, и теперь он испытывал еще большее отвращение к самому себе.

Она не заслуживала этого. Не должна была чувствовать то, что чувствовала сейчас. Не должна была сдерживать слезы. Не должна была думать, что все ее надежды рухнули.

— Я не хотел, чтобы ты испытывала то же что и я, пойми! — Ричард больше не мог безучастно стоять. Он сделал шаг вперед и сжал ее ладонь. Она не вырывалась, но в ее руке не чувствовалась жизнь. Она словно утратила все силы, и те пальцы, что раньше так бережно и любяще касались его, теперь были мертвенно неподвижны.

Когда она посмотрела на него, он понял, что вся ее энергия, превратившаяся в концентрированную горечь, переместилась в ее взгляд.