Правительницы России

Его медик Вильбоа сказал как-то об этой стороне петровского характера: «В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия». Удовлетворяя своё сладострастие, Пётр должен был иметь дело с легионом ведьм, и многие современники-очевидцы или косвенные свидетели царской разнузданности приводят немало историй самого скабрёзного свойства.

Среди учёных-историков встречаются и такие — впрочем, достаточно серьёзные, — которые утверждают, что Пётр делил ложе не только с женщинами. По меньшей мере известны два уголовных дела по обвинению каптенармуса Бояркинского в 1705 году и управляющего имениями Ивана Кикина Дуденкова в 1718 году по одному и тому же поводу. И Бояркинский и Дуденков рассказывали своим знакомым, что царь Пётр и князь Меншиков живут в противоестественной связи и творят «блядское дело».

Допрошенные в Преображенском приказе, оба они были признаны виновными, но ни одному из них не был урезан язык, ни один из них не был казнён, а Бояркинский не был даже бит батогами, а просто-напросто отправлен служить в Азов рядовым солдатом. Что же касается Дуденкова, то его били кнутом, но затем сразу же освободили подчистую. «Это снисхождение, — писал историк Есипов, — бросается в глаза».

Софье рассказывали о бесконечных альковных утехах царя с разными женщинами, и оказывалось, что с самого начала Пётр никогда не удовлетворялся связью с одной какой-нибудь женщиной, но всегда имел по нескольку любовниц в одно и то же время.

Софья знала, что первым проводником в Эдеме любовных приключений, каким представлялась Петру Немецкая слобода, стал великолепный и неотразимый Лефорт.

Он-то и познакомил своего питомца с его первой, довольно мимолётной привязанностью — дочерью ювелира Боттихера. Однако вскоре всё тот же неутомимый швейцарец свёл Петра со своей собственной любовницей, которая на многие годы стала любимицей царя, — с первой красавицей Кукуя, дочерью ювелира и виноторговца Иоганна Монса — Анной.

Семейство Монсов было известно как семья нидерландца, московского золотых дел мастера Мёнса, а его сына Билима называли с добавлением дворянской приставки, «Мём де ля Круа». Из-за того, что Анна Моне стала любовницей царя, она сделалась объектом самого пристального внимания иностранных дипломатов в Москве. По утверждению австрийского посла Гвариента в письме австрийскому императору Леопольду I, Анна Моне, став любовницей Петра, не оставила и своего прежнего таланта Лефорта, деля ложе то с тем, то с другим. Такие слухи доходили и до Софьи.

Пётр, необузданный, непредсказуемый, порой даже безумный и крайне противоречивый в собственных симпатиях и антипатиях, мог, даже зная о любовной связи Анны Моне со своим другом-соперником, не обратить на это ни малейшего внимания, — столь сильно любил он Лефорта. Если же в том же самом грехе оказывались по отношению к нему женщина или мужчина, которых он не любил или переставал любить, месть его была неописуемо ужасной.

Как бы то ни было, но чувства Петра к своей жене Евдокии уже в 1693 году угасли окончательно и далее вспыхнули только однажды, но, видит Бог, лучше бы этой чудовищной вспышки не было.

А между тем Евдокия Фёдоровна менее чем через год после свадьбы, 18 февраля 1690 года, родила царю сына, названного в честь деда Алексеем, а затем в 1691 и в 1692 годах ещё двух мальчиков — Александра и Павла, которые умерли во младенчестве, не прожив и одного года. И об этом, конечно же, знала Софья, с каждым разом понимая, что её шансы на престол становятся всё более призрачными.

Евдокия была нежной и любящей матерью, но более всего страдалицей — и из-за того, что муж бросил её, и из-за того, что их первенец, к тому же наследник престола, был так же немил Петру, как и она сама.

Пётр, находясь в Москве, никогда не бывал с нею и уж тем более не делил супружеского ложа, но все ночи проводил на Кукуе: либо в роскошном доме Лефорта, где только в главном пиршественном зале могли разместиться полторы тысячи гостей, либо в собственном доме Моне, так же, как и дворец Лефорта, построенном на деньги Петра. Впоследствии для Петра стало традицией последний день перед отъездом из Москвы и первый день по возвращении в столицу проводить в доме любезного друга Франца.

Так было и в 1693 году, когда Пётр впервые отправился в Архангельск и в первый раз увидел море и большие торговые корабли, совершенно его очаровавшие. Так было и весной 1694 года, когда уехал он во второе путешествие в Архангельск. Так было и во время летних воинских манёвров, и перед отправлением и после возвращения русских войск из первого и второго походов под Азов, состоявшихся летом 1695-го и летом 1696 года. Так, наконец, было и в начале марта 1697 года, когда 250 человек отправились за границу в составе так называемого Великого посольства.

Официально Великими послами именовались три человека — Лефорт, Фёдор Алексеевич Головин и Прокопий Богданович Возницын, но фактически руководил деятельностью посольства сам Пётр, скрывавшийся под именем Петра Михайлова.