Правка (СИ)

  - Да? - удивилась Марыся. - Наша дочка понравилась? Вот это да! Что ж, я очень рада. Только ей еще нет и двенадцати лет, она еще маленькая, только пушок в ответственном месте стал пробиваться, никак не годится. Тебе сколько служить осталось, год? Через год ей будет не тринадцать, придется ждать, пока не созреет.

  ˗ Мама, ты неправду сказала: мне вчерась исполнилось двенадцать, уже тринадцатый пошел. Я скоро созрею, ˗ сказала Ледя, едва не плача от обиды. Ей так хотелось быть взрослой и там в том месте стали происходить непонятные процессы, своего рода чесотка, которая усиливалась с каждым днем, как ей казалось. А это может быть только у взрослой, но никак не у ребенка, за которую ее считают в семье.

  Хозяйка поставила на стол алюминиевые миски, алюминиевые вилки и ложки, две буханки хлеба, нарезанного крупными кусками, граненые стаканы, а две бутылки магазинной водки уже стояли в центре стола. К жаренной бульбе, разложенной по алюминиевым мискам, положила большие куски дешевой вареной колбасы и один нож на всех. Я дивился тому, что эти люди положили на стол все свое богатство ради него, незнакомого солдата, израсходовали большую часть получки, они необыкновенно щедры, последнее готовы отдать, ничего не получив взамен. Если бы все такие, как хорошо жилось бы людям на земле.

  - Ну, девки, идите, садитесь, покажите себя солдатику во всей своей красе, он так по вас изголодался, слюнки у него текут, - громко закричал Василий. - Идите, потрясите своими попками маненько.

  Девушки не слышали, очевидно, потому что дружно подошли к столу и, хохоча, расселись по местам, которые указал им Василий.

  - Ну-ка, красотки, молодухи, раздвиньтесь, дайте старику возможность посидеть промеж вас, погреть свои кости, от ревматизьмы ослобониться, - сказал дед Пантелеймон, занося ногу над скамейкой, где уже сидели девушки.

  - Садитесь, садитесь, тольки шоб ваша старуха про гэто не узнала, а то волосы нам на головах повыдергивает, - сказала самая симпатичная и самая образованная девушка Валя, приехавшая недавно из Могилева, после окончания десятилетки. Девушки, хохоча и прыская, раздвинулись, старик Пантелеймон уселся, крякнул и сплюнул на пол.

  - Ну, будем здоровы, - сказал Василий, поднимая стакан.

  - За нашего солдатика! - предложил дед. - Шоб ён у нас и остался, опосля службы. Я уже яго полюбил, он мне как сын родной.

  Я пригубил стакан, хлебнул немного и закашлялся.

  - Ну что гэто за солдат, защитник Родины? - насупился дед.

  - Я не пью, - заявил я и положил стакан на стол.

  - Да выпей с нами, я прошу тебя, - сказала Марыся, стоя у печки. Она вообще не садилась к столу, а только смотрела, кому что подать, если перед кем миска окажется пустой.

  - Не буду, - упирался я. - Мне возвращаться в часть, будет пахнуть, посадят на губу. Я -то считай в самоволке, без разрешения ушел из части. Помилуйте, люди добрые.

  Дед Пантелеймон расплакался. Крупные пьяные слезы покатились по его морщинистому лицу.

  - Ты не хотишь нас уважить, ты брезговаешь нами, а мы такие же христиане, как и ты и твою коцомолию мы уважаем. Я ...вот что, я и сам не пропущу ее, родненькую, сквозь мое старое горло до тех самых пор, покедова ты, солдатик, не уважишь нас.

  - Выпейте, уважьте нашего дедушку, видите, он весь слезами покрылся, пожалейте яво, - отчеканила самая молодая Лёдя. - Ничего с вами не случится, а если чего и будет, мои сестрички откачают вас.

  - Не приставать к солдатику, ен правильно делает, что не хлещет, как вы, алкаши несусветные, - сказала хозяйка дома.

  Но гость немного отхлебнул и снова поперхнулся. Девушки захлопали в ладоши.

  Вася снова окосел и затянул какую-то заунывную песню. Девушки вскоре попрятались по своим конурам. Василий моргнул и сказал:

  - Пойдем, хочешь бим-бим? Выбирай, какая больше нравится.

  - Я этим не занимаюсь, - заявил я.

  - Эх ты! мне бы твои годы. Ну, как хошь, дело хозяйское. Но знай, мы твои друзья, просим к нам в любое время дня и ночи: угостим, напоим и бим-бим устроим, ежели надумаешь.

   14

  "Милые, добрые люди, эти белорусы! нам, хохлам, пример с них надо брать, - думал я, пролезая в дырку через забор из колючей проволоки. - Хотя мы вовсе не хохлы, мы русины, отколовшиеся от России шестьсот лет назад. Сегодня в ночь снова дежурить. Что-то часто, вне всякого графика пан Узилевский меня посылает. Почему я так ему не нравлюсь?"

   Я отдежурил с 23 до 07 утра, а в 09 приехал капитан и начал проводить занятия по электротехнике. Это был единственный предмет, в котором он чувствовал себя как рыба в воде; в метеорологии не разбирался совершенно, но считал своим долгом давать указания, делать замечания, вносить поправки и только всегда путал, а путаница приводила к отрицательным результатам.

  Солдаты расселись, кто куда, потому что помещение было слишком тесным для десяти человек.

  - А почему не все? - спросил капитан, выпучив глаза.

  - Славский с ночной смены, - сказал Черепаня.

  - Позовите его, - приказал Узилевский.

  - Слушаюсь!

  Я вошел в землянку и, приложив руку к пилотке, отрапортовал о том, что он прибыл.

  - Почему вы не явились на занятия?