Правка (СИ)

  - Я с ночного дежурства, товарищ капитан, - сказал я.

  - Сержант Шаталов!

  - Я сержант Шаталов, - руки по швам.

  - Пошлите Славского мыть котлы на кухню после отбоя, дабы он не хвастался больше ночным дежурством. Это должно войти в привычку, это должно стать нормой, понимаете? - сказал капитан, скривив жирные губы. - А вы, товарищ ехрейтор Касинец, садитесь, конспектируйте, каждое мое слово записывайте, а я проверю после занятий.

  Кто-то хихикнул при слове "ехрейтор", но капитан не слышал этого: он уже диктовал какую-то формулу из толстого учебника для вузов.

  Наказание в виде мытья котлов на кухне было самым унизительным для любого солдата. Если тебя посылали мыть эти самые котлы по графику, никто не обижался: любое дежурство по графику было обычным явлением и воспринималось, как обычный нелегкий труд.

  Я ничего не мог возразить командиру, хотя командир ждал этого возражения, как никогда раньше. Дело в том, что я все еще раз в неделю, пользуясь увольнительной, посещал школу, успешно сдавал зачеты и капитан знал об этом. Запретить просто ни с сего, ни с того, он пока не решался, он избрал другой метод, этот метод состоял в том, чтобы довести подчиненного до ручки, как говорится, и когда подчиненный заявит о несогласии с чем-то, наказать его еще сильнее.

  От бессонных ночей и переживаний у меня начались головные боли вперемежку с учащенным сердцебиением. "Все, - подумал я, - мне тоже не миновать Новинок. Как и тысячам других солдат, мне придется закончить службу в сумасшедшем доме. Надо бежать к врачу. Срочно, несмотря ни на что. А может, дезертировать? Но куда денешься, поймают, - посадят. Сколько лет дадут, интересно? Нет, этот путь не годится. Тогда родителей совершенно замордуют, да и все село будет знать: такой-то, сбежал, не захотел служить в славных вооруженных силах, рехнулся, наверно.

  Может, написать министру обороны? рассказать, как издеваются над солдатами? Да что толку? Если сам маршал Жуков колотил генералов перчаткой по лицу в присутствии подчиненных, значит, так оно и должно быть. Никакой демократии (а что такое демократия?) в армии нет, и не может быть. Советский солдат рассуждать не должен, он может употреблять только несколько предложений: есть! так точно! слушаюсь! Для чего Ленин придумал заградительные отряды? Для того, чтобы солдаты не смели думать, даже о том, что такое жизнь и сколько она стоит. А великий Сталин даровал им единственное, но великое, почетное право - умереть за Родину, за него, за Сталина".

  Я помчался к невропатологу и застал там огромную очередь. Он был сорок пятым. Очередь подвигалась довольно быстро, но находиться здесь было небезопасно: кто-то сильно ругался матом, кто-то напевал песенку "по диким степям Забайкалья", а один солдат снял брюшной ремень, а вскоре и гимнастерку и пустился в пляс. Кто-то доложил о нем врачу, а спустя считанные минуты, явились два дюжих мужика с носилками, связали танцору руки, и бросили его на носилки. Затем быстро, как на передовой, словно боясь попасть под пули, отнесли к машине скорой помощи, чтобы увезти в Новинки на поселение, где, очевидно, царил коммунистический рай.

  Я все же дождался своей очереди и вошел в кабинет, имея довольно равнодушный вид, и стал у стола, за которым усиленно трудились два человека. Врач диктовал, а медицинская сестра что-то активно заносила в карточку.

  - Ну-с, с чем пожаловали? - поднял голову врач.

  - У меня головные боли, доктор, - сказал я. - Мне бы тоже туда, в...Новинки на пару месяцев.

  - Что-о?!

  - Да, мне очень худо. Мой командир унижает меня, я не сплю ночами, переживаю, а если вздремну, вижу кошмарные сны.

  - Садитесь, - врач взял маленький молоток, стал стучать пониже коленных чашек, водить пальцем перед глазами. - Все нормально. Успокойтесь, вы еще не на такой стадии, чтобы вам выдавать путевку в...

  - Ленинский санаторий, - подсказал я, но так тихо, чтоб медсестра не услышала.

  Врач приложил палец к губам.

  - Прошу не путать кашу с маслом, - сказал он вкрадчиво, как бы опомнившись, - я ставлю вас на учет. Если будет совсем плохо, приходите, я подумаю на счет вашего лечения.

  - Благодарю вас. Слава Ленину и вечно живому Сталину! - Я взял под козырек, повернулся на 180 градусов и, чеканя шаг, застучал кирзовыми сапогами.

  - Какая мерзость! - воскликнул я, когда вышел на улицу. Я знал из рассказов других, более опытных солдат, что в психушке можно говорить все что угодно, ибо только в психушке полная свобода. Никто не обращает на тебя внимание.

  "О, придет ли когда-нибудь такое время, когда люди признают, что великая страна, занимающая почти полмира, была огромным психиатрическим домом, огороженным высоким забором из колючей проволоки? и в этом доме ничтожных людишек почитали за Богов?! Ведь достаточно сейчас услышать по радио, что черный булыжник вовсе не черный, а белый, как все будут кричать: да, именно белый, как мы раньше ошибались! так оно и есть, раз партия говорит. Партии - слава!"

   15