Правнук брандмейстера Серафима

По-прежнему болели зубы мудрости, хотя он точно знал, что окровавленные ошметки желтоватой кости давно выбросили в мусорный бак районной поликлиники. От слабости бросало то в жар, то в холод. Он не мог есть местную еду, от которой желудок выворачивало наизнанку. В детстве он вырастал из одежды, а теперь одежда вырастала из него и болталась на худых плечах, как на вешалке.

И тут его отпустило. Страх никуда не делся, но он осознал, что все отмеренное ему время растратил, пытаясь отыскать спасительный кран с живой водой, не понимая, что где-то там, наверху, живую воду давно отключили за неуплату. Если верить врачам – а теперь он им поверил – жить ему оставалось не больше месяца.

Возвращаться домой было бессмысленно. Когда закончились деньги, он стал вегетарианцем, а когда истекла виза, выбросил паспорт. Он продал жуликоватому портье самсонитовский чемодан, продал костюм и рубашки, чувствуя себя дальним родственником покойного, который избавляется от его ненужных вещей, купил дешевый рюкзак и побрел по Индии.

Шел куда глаза глядят. Ночевал в маленьких грязных ашрамах, где ему перепадали стакан чая и тарелка риса с перчеными разваренными бобами, а нередко, подобно тысячам индусов, завернувшись в одеяло, спал голодным на улице. Он знал, что скоро и в самом деле умрет, но страх притупился. Мысли о собственной смерти тревожили, но не сильно, примерно так, как беспокоят лопнувшие на пятках мозоли.

Зато все чаще снились Лена и ее дочь, худенькая, похожая на мышонка, Танька, которая по его вине не попала на море. Она смотрела исподлобья, выглядывая из-за Лениной спины, и, стараясь не расплакаться, морщила от обиды остренький носик. От вида этого сморщенного детского носика на душе становилось совсем гадко.

А между тем два отмеренных ему врачами месяца прошли. Он поглядел на календарь и горько усмехнулся, найдя забавным, что живет в долг и, возможно, где-то наверху крутится невидимый счетчик, насчитывая ему за каждый прожитый день повышенные проценты. Потом он еще несколько раз представлял себе эту сюрреалистическую картину и только много времени спустя осознал, что был недалек от истины.

Он страшно исхудал, потеряв килограммов тридцать, и едва волочил ноги. Ему все время хотелось спать, иногда он целыми днями сидел в тени, привалившись спиной к стене дома или к стволу дерева. Однажды, зайдя в туалет придорожного кафе, он случайно заглянул в загаженное мухами зеркало и не узнал старика, который смотрел на него из мутной глубины.

Провалившиеся глаза, впалые щеки. Волосы на голове вылезли, а подбородок, напротив, щетинился седой клочковатой бородой. Даже если бы он не выбросил паспорт, ни один полицейский не признал бы в нем тридцатипятилетнего мужчину на фотографии.

В Варанаси он попал случайно. Сам того не зная, все это время он брел в направлении священного города Шивы, пока однажды сильнейший приступ не свалил его с ног. Если бы не сердобольные дальнобойщики, которые приметили его нездешние светлые глаза и захватили с собой, он так бы и умер на пыльной обочине под дорожным столбом из скрученной соломы.

Как и большинство тех, у кого нет денег, он сначала очутился в приюте для умирающих, который назывался Домом спасения. К тому моменту, когда его съежившееся тело втащили в приют, он плохо видел и выглядел почти трупом – еле дышал, а руки и ноги пошли синюшными пятнами. Позволив иностранцу занять крохотную комнатку, управляющий приюта, человек в таких делах весьма опытный, во всеуслышание заявил, что тот не протянет и двух дней.

Однако, к удивлению почтенного индуса, гость не только не умер, как ему полагалось, а неожиданно пошел на поправку. Закопченный воздух Варанаси произвел целительный эффект: пятна исчезли, умирающий стал вставать, ходить, у него проснулся аппетит, а мучившие его боли утихли. Через неделю его накормили в последний раз и вежливо попросили покинуть приют.

– Простите, но я ошибся! – сказал управляющий, слегка смущенный тем, что была задета его профессиональная честь. – Однако ничего страшного, вы сможете прийти к нам, когда наступит ваше время.

– Спасибо! – ответил ошеломленный случившимся Антар и почесал безволосый затылок.

Ремиссия явилась для него неожиданностью – как если бы индусы, придя на берег Ганги, обнаружили там толстый слой льда. Недолго думая, он собрал свои пожитки и двинулся в сторону Дели. Он рассчитывал навестить российское посольство и получить новый паспорт. Ну а затем как-нибудь добраться домой.

Однако стоило отойти от города на пару сотен шагов, как его скрутило дикой болью. Он упал и долго лежал на пыльной сухой земле, а потом потащился обратно в приют. Умирать. Однако управляющий его не принял.

– Извините, – сказал он, неловко улыбаясь, – но наш Дом спасения существует на пожертвования, а очередь умирающих, которые рассчитывают на бесплатный кров, очень, очень велика. Надеюсь, вы появитесь у нас, когда наступит ваше время.

Антар, который, как только пересек городскую черту, снова почувствовал себя лучше, поблагодарил и устало побрел к реке. «Мое время! – подумал он. – Что значит: мое время?»