Право хотеть

И уже не имело значения, что шестнадцать лет назад он штурмовал какой-то непонятный пятитысячник и их, всю группу, накрыло лавиной. Весь двор любил Арьку нежно и преданно, особенно когда у него собирались друзья и все выходили с гитарой под каштаны. Там стояла скамья, место на которой, рядом с Ариком, было предметом моей острейшей зависти. Когда он пел свои песни — всегда находилась девица старше, наряднее, раскованнее, чтобы место занять. Но ни одна из них не рыдала так горько и не собирала в горсть снотворные таблетки из бабкиной аптечки, когда мы узнали, что Арика больше нет!

Первая любовь — вот что это было такое. Первая любовь, оборванная на самом взлете! Еще немного, еще два года — и он бы меня заметил!.. Первая любовь в своем наилучшем образе, какой только возможен. Арик — и его гитара, и его альпинизм, и его друзья (теперь таких, кажется, уже не бывает), и его песни, которые потом собрали в тоненькую книжку, и этот его свитер, который... позвольте...

Свитер потом тетя Люба отдала Олежке, потому что Олежка в самое трудное время целыми вечерами сидел с ней на кухне и говорил об Арике. Олежке было шестнадцать, он вырос из свитера, но к тому времени смысл реликвии для него как-то поблек, и вещь попала ко мне, и долго лежала сперва в шкафу, потом в чемодане на антресолях, да ведь и теперь там лежит!

Выходит, что-то от первой любви осталось во мне, оно не сдавало позиций, оно зацепилось за краешек души. И вот — вот оно... Несколько секунд я была счастлива, а потом принялась осознавать.

— Но как ты сюда попал?

— На грань? А как ты сюда попала?

— А ты? — страха во мне уже не было. Все укладывалось в схему. Раз мы выпали из мира живых, то не так уж далеко оставалось до мира покойников.

Вот и соприкоснулись...

— А я — к тебе. И к Светке, помнишь Светку?

Помнить Светку я решительно не желала. Если бы Арик вернулся, они бы поженились.

Я оглядела помещение. И увидела глаза. Много глаз — ясных и живых!

— Ребята, — сказала я им. — Ребята!.. Ну, что вы тут забыли?.. У нас — хуже, чем у вас, честное слово!

— Сами знаем, — от стола поднялся высокий плотный парень. — Но нас же позвали.

— Кто?

— Ты.

— Те, кто нас любил, и те, кого мы любили, понимаешь? — спросил Арик. — Мы потому и тут, что нас все еще любят! Мы потому и живы, что отвечаем любовью! Вот о чем мне нужно было написать песню!

Раздался хлопок, я повернулась. Мой спутник обнимался с кем-то, и они лупили друг друга по плечам широкими дублеными ладонями, привыкшими к тросам и шкотам на яхтах... или на чем там еще выходят в море?..

— Понимаешь, девочка, нас тут немного, но мы — настоящие, — сказал Арик. — Мы не отступали, мы жизнь любили не домашнюю, а другую! Потому, наверно, и вылетели из нее, — чересчур любили... И нас именно так любили наши женщины — чересчур. Вот мы и пришли.

— И мужчины, — это был женский голос. Из угла вышла высокая, тонкая, со сверкающими рыжими волосами. — И мы их любили, и песни пели, и бунтовали против любви, и все в нашей жизни выходило чересчур. Но это все равно была любовь, понимаешь?

— Так вы пришли за нами? — с непонятной радостью спросил мой спутник, и я поняла — за то и похоронен, что, не признавая смысла переродившегося мира, все ждал и ждал этого возвращения.

— Мы пришли к вам, — высокий, чуть ли не на голову выше Арика, плотный парень стряхнул с плеч брезент, и я увидела — на нем топорщился десантный «лифчик» с полным боекомплектом, включая саперную лопатку. — Невесту мою сволочь какая-то похоронила за то, что ждет меня. И тут до меня дошло: оружие — настоящее! Но иначе и быть не могло в мире, где нелепая бабья магия, выдумка одной-разъединственной малограмотной тетки, осуществилась таким страшным образом. Если нас накрыли слившиеся в черное пятно квадраты и овалы торчащих ввысь надгробий, значит, разбивать их в пух и прах нужно вот этим, вернувшимся из небытия, оружием.

— Нам нужен план города, — сказал Арик. — Тут ведь столько понастроили...

— Вас всего полтора десятка, — напомнила я.

— И полтора десятка тех, кто нас все еще любит. Тех, кто, сам того не понимая или запрещая себе верить в это, ждет нашего возвращения... Вот мы и вернулись!

— Больше, — возразил десантник. — Мы по кусочкам соберем то, что вы разрушили, по самым крошечным кусочкам. Мы вас выпихнем отсюда — пинками, коленом под зад!

— А если кто не захочет?

Насчет Анны я знала точно — не захочет!

Мужчины переглянулись.

— Не захочет — туда и дорога.

И мы, сдвинув столы, сели все вместе — выстраивать план, и слева от меня было острое, обтянутое серым свитером плечо Арика, а справа — плечо ночного спутника.

Он повернулся ко мне — глаза встретились. В них была настоящая глубина! Та, которая возникает, когда сплавлены вместе мужское упрямство, веселая злость, неугомонное желание. Ни того, ни другого, ни третьего я уже тысячу лет не встречала. Минус на минус дал-таки плюс!