Право хотеть

Место было странным: стены из когда-то белого кафеля зарисованы граффити вплоть до потолка, название — белые буквы на синем фоне — ободрано. В рамах угадывалась странная выпуклая реклама, тоже безнадежно замазанная. И тихо; необычно и неприятно тихо.

И темно.

Только сейчас туристы заметили, что кроме них на платформе нет ни одного человека.

— Где это мы?

Кто-то уже разворачивал карту метро, подсвечивал сотовым.

— Подождите, — встревоженный голос. — Здесь вообще нет такой станции!

В потолок ударило эхо. Будто отвечая ему, где-то гулко простучал поезд и стих.

— М-мамочки...

В разрисованной кафельной кабинке кажется, кто-то был. По крайней мере, в окошке виднелся темный силуэт. Но никому из туристов почему-то не хотелось к этой кабинке приближаться.

— Ну что вы перепугались, — сказал старший, который тем временем нашел на стене карту метро. — Вот же она, смотрите...

Подошли гурьбой: никто не желал оставаться в одиночестве. На подранной карте действительно был обозначен «Круа-Руж». Если б только сама карта не была такой странной.

— Поглядите, — сказал кто-то, — она же тридцать седьмого года...

Загремело; появился поезд, обдал резким холодным светом, не остановился.

Аэропорт — странное пространство: вроде бы принадлежит городу, но с другой стороны — совсем свободное. Связанное с городом только тонкими нитями тоски, ожидания и суеверия. Работающие там привыкли чувствовать такие нити, хотя вслух о них никогда не говорили.

Настроение в Руасси с утра было нервное. У диспетчеров на радарах пару раз мелькали координаты давно разбившегося бразильского рейса. Пилоты тревожились без причин — просто вдруг ушло ощущение чьей-то крепкой руки, держащей тебя за плечо. А на высоте десяти тысяч метров над землей такому ощущению придаешь значение. До того, чтоб отказаться лететь, дело пока не доходило. Отговаривались плохим днем, пеняли на перепады давления, но того, что творится неладное, уже не отрицали. Кто-то — из самых суеверных — связался с Бюро по работе с нематериальными сущностями

Бюро находилось в узком кривом переулке недалеко от Парижской мэрии. В невзрачном офисе пахло, как обычно во французских учреждениях — кофе, бумагой, пылью и озоном с принтера.

Секретарша Моник вытянула листок из факса и протянула Жозефу, главному инспектору Бюро.

— Пожалуйста. Теперь Руасси.

— Черт знает что, — сказал Жозеф; он только вернулся из метро, где битый час пытался успокоить перепуганных американцев. Ничего путного те ему не сказали; поезд, мол, просто открыл двери. Только ни один нормальный поезд на «фантоме» останавливаться не станет...

А теперь еще и это.

Шеф два дня назад взял отпуск и радостно уехал в Нормандию распивать кальвадос; Жозеф остался за старшего и начинал уже горько об этом жалеть.

Звонки и сообщения поступали с утра — секретарша едва успевала принимать. Впрочем, недовольной она не выглядела — Моник, женщина в годах и весьма в теле, была из тех натур, кто тайно обожает авралы и ЧП.

— Что только делается, — сказала она с явным предвкушением, — сперва кафе, потом метро, теперь вот это.

— А где Оливье?

— На выезде. Сеанс у него...

Оливье работал в Бюро парапсихологом. Его вызывали, когда призраку требовался сеанс психоанализа. Большинство неупокоенных цепляются за продранную ткань реальности из-за не проговоренной вовремя травмы. Оливье шел — и проговаривал с ними. В Париже немало чудиков, городских сумасшедших, на которых и не глядят особо — лишь бы не буйствовали. И на Оливье в его пестром шарфике поверх старого пальто тоже лишний раз не взглянут.

Парапсихолог приехал в пол-одиннадцатого, возбужденный донельзя, даже края его вечного шарфа, казалось, подрагивали.

— Четырнадцатая линия стоит, я потому и опоздал. Вообще в городе творится черт знает что. Говорил с одним бомжом, он с утра видел убитую пассажирку с восьмой линии», да не он один — многие уже видели. А вам со старого номера не звонили?

— С какого номера? — не поняла Моник. Но уточнять Оливье не стал.

Кофе у вас есть? Кажется, и кофейные сегодня встали не с той ноги... а

— Как прошел твой сеанс?

О клиентке Оливье известно было только, что она работала горничной в отеле «Сентраль» и в этом отеле погибла.

Он устало провел рукой по глазам:

— Сегодня она просто не явилась на сеанс. Как бы не пошла гулять где попало — при том, что творится в городе...

— Хотел бы я знать, что именно творится.

— Светопреставление, — веско сказала Моник.

Оливье рассеянно чиркал красноголовой спичкой по миниатюрной спичечной коробке с надписью «Отель Сентраль». Под взглядом секретарши он смутился и сунул коробку в карандашницу.

— Я бы сказал, — произнес он раздумчиво, — что с хранителями что-то неладно... Поезд стоит, телефоны взбесились, в кафе творится что-то невообразимое. И призраки лезут из щелей, будто их никто не держит.

— Выходной они взяли, что ли, как наш шеф...

Но это полная дичь, не бывает у них не выходных, не отпусков. Разве только иногда взбунтуются кофейные или заартачатся телефоны, но для этого нужен повод...

— Или, — Жозеф запнулся. Не выходной. Это больше похоже...