Право крови

Несмотря на то что на холоде было пройдено всего-то пять или шесть миль, Уорика одолевала задышливость. Поместье Миддлхэм к зиме утихло. Половину огромного дома заперли и заколотили досками, заделав окна, чтобы там не поселились птицы и летучие мыши; но все равно какая-нибудь сова или воробей непременно там обоснуется. Так было всегда, и по весне первым делом приходилось очищать дом от мелких трупиков, на вес гораздо мельче, чем на вид.

– Здесь с минутку можно передохнуть, – сказал Ричард. – В основном тебе, Изабел. Я хоть весь день могу так шагать.

– Надеюсь на это, отец, – отозвалась его дочь, совершенно, похоже, не замечающая, что у графа колет в боках и он утомился. Скажи он ей об этом, она все равно не поверит.

Уорик облокотился о деревянный столб изгороди и оглядел растянутый через долину темный холм, тронутый первыми морозами. Половина птиц к этой поре улетает в теплые края. Какое-то время единственным на всем свете звуком был сип его собственного дыхания, на удивление громкого.

Какая все же красавица у него дочь: шея лебяжья, щеки румяные, зубы как жемчуга, заточенные о любимые ею яблоки… Выросла Изабел, как и он, в Миддлхэме, где ее основную часть года сопровождали его жена и мать – три женщины, хлопочущие в имении и (слава тебе, Господи!) ладящие меж собой настолько, что напоминали сестер или подружек. Брат Джон как-то раз грустновато пошутил насчет трех возрастов женщин, вызывающих уныние, хотя Изабел смотрелась доподлинно девой, а жена Уорика Анна вполне себе матерью, и лишь его мать Элис стала старухой, исплаканной и увядшей со смертью отца, как будто тот унес какую-то ее часть с собой в могилу.

Всякий раз поутру Изабел просыпалась в надежде, что вот сегодня ее ждет письмо, прибывшее с ночи. А у Ричарда всякий раз ныло сердце при виде ее огорчения от того, что письма все нет. Было непросто, и когда он в Лондоне целыми днями находился подле короля. Но тогда он хотя бы возвращался к себе в имение с какими-нибудь сластями или подарками.

Миддлхэм Уорик не покидал уже три месяца, с начала осени. Золотисто-погожие, уже нежаркие дни дали им столько фруктов, что дом на несколько недель взяли в осаду осы, пьяно ползая внутри по всем окнам. Все это время граф коротал долгими прогулками по окрестностям, возвращаясь, между тем, с еще более распаленными угольями в сердце. Из Лондона к нему приходили письма, и некоторые из них были с печатью Тайного совета короля. Однако ни в одном не содержалось монаршего соизволения на брак Изабел и Кларенса – этого предмета словно не существовало.

Уорик этого не знал, но Изабел тщательно следила за ним, пытаясь выявить градус его настроения и удрученности. Она слышала его гневливые сетования на то, что у его брата отняли Большую печать или, что еще болезненней, что отняли титул у Джона. Наедине с женой Ричард давал волю своему негодованию и разочарованности, не сознавая или не обращая внимания на то, что дочери его слышат.

Сейчас небо было пронзительно-синим, без намека на непогоду. Травы вокруг побурели от мороза, а изо рта при дыхании вырывался парок – зима стояла уже на пороге.

Эти минуты передышки Изабел и улучила для разъяснения.

– Отец, как ты думаешь: король когда-нибудь ответит своему брату? – спросила она. – Джордж не приезжал ко мне сюда с самого урожая, а в его письмах нет даже упоминания о поданном прошении, как будто бы и шансов никаких нет. А ведь столько времени прошло! Честно признаться, я уже теряю надежду.

Ричард посмотрел на свою дочь. Уголок рта у нее подергивался, выдавая тщетно скрываемое волнение в ожидании его ответа. Прежде чем заговорить, он сжал холодный столб так, что побелели костяшки пальцев.

– Прости меня, Изабел. Я прождал уже полгода, если не дольше. Все мои письма остаются без ответа. Теперь я уж и не верю, что король Эдуард даст свое разрешение.

– Но ведь он посылал за тобой, разве нет? Я ведь видела гонца. Возможно, король Эдуард согласился на брак и тебе нужно единственно приехать в Лондон?

– Изабел, всякий раз, когда я попадаю к нему на аудиенцию, он измышляет очередной способ отнять что-нибудь из того, чем я дорожу. Словно в нем таится какой-то лукавый бес, дразнящий меня. Клянусь, я этого не заслужил! Даже не знаю, отчего этот верзила так поступает: то ли из ревности, то ли из непонятной боязни, или же он просто игрушка в руках своей жены; но последние несколько лет для меня – сущее испытание. Мне… мне милее оставаться здесь, на своих землях, радеть о них и о живущих на них людях, подальше от дворцовых интриг. – Он сделал глубокий, обжегший холодом вдох, от которого чуть не закашлялся. – Оглядись. Вот что мне нужно, а не злошептательство и ложь.

Подступив на шаг, граф увидел, что глаза его дочери незрячи от накипевших слез. Сердцу стало больно до тошноты, и он обнял свою Изабел так нежно, как только мог.

– Прости. Я знаю, тебе от этого тяжелее, чем мне. Я утратил доверие короля, а ты, похоже, – своего первого поклонника.

– Мою первую любовь, – поправила девушка тихим, дрогнувшим голосом. – И другой у меня не будет.