Право на меч

Нас услышали. Снаряд лег в крестовину, и механизм щелкнул, оттянув тетиву к дальним зубцам. Готово. Два копья до стены. Я заберу еще одного ублюдка с собой.

Удар по двери. Крики. Снова удар. Выбивали плечом. Затем передумали и взялись за железо.

– Ну, давай, – оскалился я. – Давай же, сукин ты сын!

Расплывались углы комнаты. Скрипели петли и трещало дерево. Удар. Сундук царапнул доски. Сдвинулся ближе к Нуру. Еще удар. Хрясь! Лезвие топора показалось между досками.

Еще два взмаха, и…

– Давай! – зарычал я, подняв арбалет к плечу, кое-как выравнивая крестовину по уровню двери.

Жаль, что я так и не отправил письмо матери.

Дерево разбили в труху. Нур упал на землю, схватившись руками за голову. В комнату ввалились сразу двое. Я тронул спуск… и промазал. Болт вошел в стену.

– Ах! Лэйн?..

Еще никогда я не был так рад увидеть эту красную, вечно пропитую рожу.

– Божья срань! Ты гляди, куда целишь!

– Зато живой, – выдохнул капрал. – И мы живы, сталбыть…

На его нагруднике сохла чья-то кровь. Вторым человеком оказался Барн. Воснию населяли чудовища – те бились пьяными… и побеждали.

– Чуть не убил, м-мать! – выругался наемник, покосившись на болт.

Стало прохладно. Я моргнул, а когда открыл глаза, в комнате многое изменилось. Арбалет почему-то оказался на полу. Барн навис надо мной, протягивая руку, и что-то говорил. Я потянулся к кинжалу на поясе и не смог вытянуть его из ножен. Наемник не отставал.

– Чертов трус, – пытался я сказать ему, но говорить в доски пола – очень трудно. Теплая и вязкая жидкость перемазала щеку, глаз защипало.

«Это все – моя кровь? Я просто хотел обрести свой дом. Я просто…»

Бордовый цвет темнел, разливался по полу, стенам, мазал потолок. Бордовый, коричневый. Черный.

XVI. Холод

Спешка, грохот, чей-то хрип. Запах железа. Обещание скорой беды. Только ни черта не видно.

– Очнулся?

Во рту сухо, солоно. Ломит каждую кость, будто спустили с лестницы, прошлись сапогами и снова спустили…

– Глазами водит.

– Это ненадолго, ежели так оставим.

Приоткрылись веки, и сразу – резь, как от песка. Темные пятна под потолком о чем-то спорили. Песок, побережье. Содружество?..

Нет. Гораздо, гораздо хуже.

«Воды!» – попытался я прохрипеть, но ничего не вышло. Еле поднимались веки. Едва шевелилась правая рука.

Я потянулся к фляге на поясе. Долго искал ее, хватаясь пальцами за промокшую ткань. И вспомнил, как стащил ремень, скинул все лишнее – ножны, флягу, кошель. Потому что из бедра, развороченного куска плоти, сочилась почти черная кровь. Моя кровь.

Тошнота подкатила к горлу. Голоса продолжали спорить:

– Пока свет есть, надо вытащить…

«О чем они?» – Мир расплывался. Цветные пятна. Черные, коричневые, серо-белые. Изредка в них угадывались лица. Меня снова трогали, как мешок с поклажей. Очертания стали яснее: вот струганые доски на стенах, вот грязные пальцы Барна, а там, на раскрытом сундуке, присел наемник из Псов.

– Хорошо ломай, чтоб чисто было, – советовал, кажется, Жуга.

Живой? Уже четверо? Кого-то не хватает.

Кого?..

– Подержи, чего расселся.

– Да устал я!

– Могилу-то дольше копать. Тут возни на минуту.

Блеснул нож, и ткань на штанах порезали так, что уже не зашьешь обратно. А под ней…

– Придержи его, говорю!

– О-ох, – я просипел, по спине прошел холод.

В Содружестве всегда было тепло.

– А ты умеешь? – с сомнением покосился Жуга и ткнул подбородком в мою сторону. В нижнюю половину тела. Туда, где все еще торчала проклятая стрела.

«О дьявол…»

Я резко согнулся, потянувшись единственной здоровой рукой к древку. Вцепился в запястье Барна.

– Нет-нет, – всхлипнул я, – не надо! Нет!

В маленькой комнате оказалось слишком много людей. Надавили на подрезанный бок, и я взвыл. Только это оказалось меньшей из проблем.

Послышался щелчок, и ногу словно вывернули наизнанку. Будто сняли мясо с кости, залили в рану ледяную воду… Крик заглушил все слова.

– Тихо-тихо, все удачно. Хорошо зашла, ровно.

– Так же и вышла, – хмыкнул Жуга.

Я скулил, пытался отпихнуть от себя чьи-то руки. Морщился от боли, запаха перегара. Чертов капрал! Жив и счастлив, пока меня здесь пытают. Боги!

Кто-то подсунул мне флягу с настойкой, я дернулся и пролил содержимое.

– Ну, тихо. Подержись там. Юда зашьет, как новенький будешь.

Я закашлялся, прошипел через зубы:

– Нет, не вздумайте, только не…

– Будешь дергаться – точно помрешь, – рявкнул Барн.

Казалось, если замереть сейчас, это будет последнее, что я сделаю в жизни. Я повернулся на бок. Вытянул руку в сторону арки, на которой еще болтались петли разбитой двери. Схватился пятерней за выскочившую доску в полу. Зарычал, потянулся к проему. Прочь, дальше, куда угодно. Будто можно уползти от этой гребаной боли!

– Ну, бешеный, – отозвался кто-то из Псов.

Когда меня подняли – Барн подхватил согнутые колени, а капрал, шатаясь, пропустил руки под мышками, – я снова зарычал. Только уже не осталось сил бороться. Наверное, так и несут туши на разделку, к колоде мясника…

Что толку держаться? Я умру здесь, в холоде и грязи.

– Оу-кх! – Из горла сипло вырывался то ли кашель, то ли стон.