Право на меч

Снова прояснилось. В коридоре особняка, на первом, сидела Руш. Она прислонилась к стене, а руки свободно лежали у бедер. Я не увидел, продолжала ли она дышать.

– Еще двое осталось, так? – спросил Барн, кряхтя под моим весом. Капрал не отвечал. – Как только погрузим, нужно уходить…

– Нет. – Гвон, казалось, совершенно не устал. – Сталбыть, еще за твоими спустимся, всему время.

Потолок сменился проемом, а тот – серым небом. Проклятые ступени и разница в росте! Я жмурился и шипел: плохо было в комнате, паршиво – на лестнице, а на дороге – хуже всего.

– Так себе затея, – пропыхтел Барн и снова шевельнул моей ногой так, что я заскулил от боли. – Если тут поляжем, и хоронить будет некому…

За спиной прорычали.

– Пусть попробуют вернуться! – Такого голоса у Гвона я еще не слышал. – Милости просим!

– Страшные у вас мечты, капрал…

Меня посадили у колеса телеги на сухую грязь.

– И люди, – добавил Барн, придержав меня за плечо. – Посиди так, идет? Не падай. Слышишь? Эй!

Подбородок упал на грудь, и мир снова потерял цвета.

Сильная боль пронзила щеку.

– Не спи.

Небо в серых тучах. Холодно. На губах соль. Кожу лица тянет, в горле першит. Левую ногу придавило камнем. Поднимаю голову – нет. Никакого камня нет.

Темно.

Снова боль. На левой щеке, потом – на правой.

– Подох? Подох уже, ну…

– Оставь его в покое, – недовольный голос Барна.

– Так ежели помер, чего ему сделается?

– Н-н, – пытаюсь попросить воды. С неба моросит чертов дождь. Капли попадают куда угодно – в глаза, затекают в уши, нос. Только не в чертово горло. Облизываю губы. На них скопилось немного влаги.

Меня не слышат – что-то гремит вдали: молот по железу, гроза, валят лес. Может, все сразу…

– На хера я стрелу вытаскивал? – сказал широкоплечий наемник и высморкался за правый борт. Обтер ладонь об кого-то в повозке. Знакомый плащ…

Пытаюсь пошевелиться, поднять голову выше. В глазах темнеет от одного усилия.

У левой ноги лежит Коваль. У него очень спокойное лицо. Рядом с ним Бун, голова накрыта потемневшей мешковиной. Поверх груди Коваля – грязная пятерня с короткими пальцами. Керех.

Мертвы. И я с ними. Втягиваю носом воздух. Смердит кровью, мочой, болезнью. Выдыхаю.

Нет. Еще нет.

Телега резко свернула, и я услышал свист откуда-то сверху. А потом на глаза наползла тень от высокого забора. Горели жаровни, шипел уголь. Острог.

– Открывайте, чего уставились? – Я не видел Барна, но отчетливо слышал его низкий голос. Он тяжело дышал, будто тоже принял стрелу, угостился железом.

– Барн, ты, что ли?

– Слепая выдра, – сказал наемник тише. А потом крикнул так, что я дернулся: – А кто еще?! Открывай, говорю.

– Матерь святая, солнце белое, энто наши там лежат?..

– Я его сейчас сам положу, – прорычал Жуга.

Но ворота наконец-то стали отворяться. Телега сдвинулась с места, качаясь в грязи. Приближались зеваки из Восходов.

– Кто вас так? А, ребята?..

Тут-то я и вспомнил про Рута. Хороши мы оба. Теперь. Разделили стрелы поровну. Валяемся – ни выпить, ни прогуляться. А виноват только один.

Вот и все учения, вот и вся беготня по утрам. Прочитанные страницы, заученные фразы. Гордись, Саманья. Услышь, Финиам…

– Я тут немного облажался. – Не сразу заметил, что сказал вслух.

Из-за борта телеги нарисовался шлем Барна. Наемник поднял забрало.

– Кто облажался, ты? – Низкий, басистый смех. – Да брось. Напротив! Ловко все устроил. Хорошо мы им в тыл зашли…

– Проредили, – хрюкнул кто-то из наемников.

– Как сорняки!

– Это «пропололи» говорится, – нудил любитель счета.

Барн постучал по борту.

– Крепкие враги попались. Вы бились как звери. И не скажешь, что из снабжения, да?

Я не слушал. Казалось, ноги уже нет. Только потому ничего и не болит, лишь так, слегка покалывает выше бедра. И бьется кровь в венах.

Солдаты Восходов очень резво перебирали ногами, окружали телеги, топтали грязь. Смогу ли я когда-нибудь ходить?

– Доброго вечерочка, – Жуга стал лебезить и шаркнул ногой.

Смогу ли я когда-нибудь расшаркиваться перед кем-то?

– Доброго?! Где вас черти носят?! – послышался мрачный голос бастарда. Сейчас точно начнется ругань. И, может, повешения. Все притихли в ожидании. – А. Ага. Понятно. Великолепно, что еще сказать. – Я стиснул зубы. Послышался тяжелый вздох. – Ты и ты, ко мне с объяснениями. – Шорохи по правую руку, бормотание и сплетни.

– Господин, а с энтими что?..

– В молельню кладите и в кузню… там хоть чисто. Только живых, не напутайте! – крикнул бастард, когда телега тронулась с места.

К алтарю куда лучше, чем в землю. Но я думал об одном: смогу ли когда-нибудь так же крепко стоять, сразиться еще хотя бы раз на манеже? Сразиться и победить.

– Ну-ка, взяли!

Снова боль. Черное непросыхающее небо сменилось потолком.

– Ему нужен покой. – Голос Юды звучал строже, чем обычно. Служанка распоряжалась солдатом и наемником. Я бы засмеялся, если бы не проклятая боль.

Тесная комната, плохие доски без лака, узкая кровать с соломой. Крохотная каморка для служителя.

Во дворе загремели железом, послышалась брань. Значит, начали копать могилы.