Право на меч

Булыжник поднялся в небо. Это неестественное зрелище околдовало всех: у солдат отвисли челюсти, бастард перестал красоваться, даже птицы притихли, позабыв о своих делах. Глыба поравнялась с замком, поднялась еще выше – к самому небу, где обычно нависали тяжелые облака, – замерла там на короткий миг, уменьшилась и с устрашающей скоростью начала снижаться.

– Попадет, мать ее за ногу, – бормотал Маркель, словно молился богам сквернословия. – Пить дать, жахнет!

Несколько бойцов сладострастно простонали. Томительное ожидание. Два часа возни с механизмом, половина часа, чтобы погрузить глыбу, как полагается. Подсчеты, примерки, гневные команды…

Гр-рум! Камень столкнулся с камнем, и восточная стена замка осыпалась у зубцов. Обмельчала на четверть от своей высоты, слегка подалась вперед, как сколотый зуб. Глыбу раздробило – осколки посекли башню и внутренний двор.

«Чуть-чуть перебросили. Самую малость…»

– Ха-ха! – ликовал Гроцер. – Попало! В самое яблочко!

И посмотрел на нас так, будто задумал расцеловать всех разом.

Я сдержанно улыбнулся. Целоваться было рано. Стена хорошо держалась у основания, башня не накренилась и так и не упала вперед.

– К вечеру, видать, пробьем. А уж там…

– Смерть ублюдкам! – завопили солдаты. Как ни странно, громче кричали те, что таскали проклятые камни с самого утра.

Нездоровый азарт проигрывал сражения так же, как потерянные ящики с гвоздями. Всему свое время. Нам еще предстояло заполнить ров под обстрелом, подтащить пехоту за мантелетами, а до того – поднять все это счастье в гору. Следом, прикрываясь от камней и стрел, пробиться к бреши. А пробившись, надеяться, что внутри замка не поставили таких ловушек, которые перебьют всех смельчаков.

«И затем – самая малость. Не погибнуть при штурме, сломить врага. Победить».

Я стиснул зубы. Два года. Два года я занимался этой дрянью ради того, чтобы больше никогда ею не заниматься.

Все в Воснии кверху ногами.

Когда настал вечер, восточная стена все еще стояла. Новые разведчики докладывали о шуме в соседнем поле. На дозор выставили вдвое больше солдат, чем было при двух сотнях Долов.

Я снова вышел к требушету в окружении отряда. Смотрел, как портили и ломали лучшее, что возведено в этом краю.

Обстрел приостановили до того, как тьма проглотила холмы. Толпы солдат отправились к полевой кухне и на ночлег, оставив площадку почти пустой, обнаженной и одинокой – стоило ей только перестать всех развлекать.

– Ну, ничего, – Эдельберт успокаивал сам себя, – скоро возьмем. Завтра. – Он поперхнулся, будто осознал, сколь большую глупость ляпнул, и поправился: – Может, через неделю.

– Мгм.

Я не слушал его болтовню и высматривал нанесенные повреждения. Вторую стену с этой точки не увидишь – цела она или обвалилась. Зато просела одна из крыш во внутреннем замке. Я помнил каждую из них: широкая с двумя трубами – это кузница, плоская соломенная – дополнительная конюшня или барак, которого ранее не было. С этого ракурса также невозможно было рассмотреть дровяник, основную казарму во дворе, южный бастион и еще несколько пристроек.

– Удивительно. Я беру замок, – почти шепотом заметил бастард. – Видел бы это мой отец, а! Кто бы мог подумать?..

Я отвел подзорную трубу от лица и протер стеклышко рукавом.

– Хочешь уничтожить человека – убей его мечту, – сказал я. Эдельберт странно на меня покосился. – Так говорил мой гувернер, когда мы играли в кон королей.

И я тогда смеялся, потому что казалось, что мечты бессмертны. Может, бессмертен и я сам. И если даже одна мечта куда-то задевается и пропадет, то останется еще очень много других.

Недоумение на лице Эдельберта никуда не пропало, хоть он и повернул голову к холму. Я объяснился:

– Это игра в Дальнем Изломе. Карточная, для двух игроков…

– Я знаю, что такое кон королей, – раздраженно заметил бастард и приложил подзорную трубу к глазу. – Ты мне лучше скажи, какого черта они делают на стене?

Друзья Бато засуетились. И дело было не только в безнадежных работах по восстановлению первого рубежа обороны. В этом краю беды случались с любыми материалами: гвозди терялись, доски гнили в грязи, а в замках не хватало строительного камня для заделывания бреши. Но чего всегда было в избытке, так это веревок.

Одной милосердной Матери известно, почему в Воснии так любили повешения. Группа солдат столкнула какого-то слугу со стены. Тот падал, как безвольная кукла, а потом подался влево на середине пути, дернулся в воздухе и закачался в петле.

– Вот же навозная куча, – больше испугался, чем разгневался Эдельберт, – зачем это они вешают своих?..

Мертвец грустно скользил в воздухе, вытирая камни на стене. Крепкий был на вид, да и одежда не так плоха…

– Слуга провинился? Украл пищу?..

– Это не слуга, – прищурился я, – с него просто сняли кольчугу. А еще это не совсем их человек. – Я поднял брови, только сообразив, что произошло. И почему солдата повесили на востоке, для наших глаз.

– О боги, – догадался Эдельберт. – Тот парень с луком! Твой, да?