Право на меч

Капрал спохватился, похлопал себя по походной сумке.

– Ага, вот она, родная! – Гвон прочистил горло и развернул лист подмокшей бумаги: – Засим я, маршал второго Восхода, уполномо…

По играющим желвакам на лице главы можно было понять, что нужного эффекта документ не произвел.

– Я не умею читать.

За моей спиной зашумела кольчуга.

– Ой, беда-а, – сплюнул в траву один из парней Митыги и шагнул вперед.

Гвон замахал рукой на чужой отряд. Уже резче. Плохой признак: первые ростки гнева. Похоже, драки не избежать. Я насчитал около семи детей в возрасте до десяти лет. И очень много женщин.

– Так, так. Сейчас же, энто, конец сбора на полях, как мне видится? – капрал оглянулся.

Глава села кивнул:

– Верно.

После налета у переправы я постоянно посматривал вдаль в поисках лучников. Хорошо еще, что у селян не бывало арбалетов. Тогда я отделался порезом на пальцах и парочкой синяков. А мог бы по глупости остаться у телеги, подарить отбросам Воснии сапоги, бригантину, керчетты…

– Где припасы?! – гаркнул капрал, и селянки помчались к домам, хватая детей.

Выдержке главы села можно было только позавидовать.

– С десять дней назад отдали излишки.

– Все? – недоверчиво прищурился Гвон.

– Все.

Кто-то шумно сплюнул за моей спиной, громче и противнее, чем сплевывали в логове у Симона.

– Видит, значится, Мать двойного солнца, я хотел решить дельце миром. – Глаза капрала не выражали никакого сострадания. Только вечное подпитие.

– Нет, постойте! – развел руки глава села, но было поздно.

Ребята Митыги как муравьи расползлись по ближайшим домам. Капрал обернулся к нам и коротко распорядился:

– Ну что, родня, собирайте.

Охотнее всего зашевелились братья и Руш. Через пару минут в нашей телеге уже лежали гуси и куры со сломанными шеями.

– Ни одного порося, – посетовал братец с низин. Я никогда не научусь их различать.

Амил жадно глядел в повозку, и я разделял его чувства.

– А вы чего, примерзли? Надо бы хлев проведать, – отослал нас капрал.

Я позвал с собой Рута. До хлева мы шли в угрюмом молчании. Я – из-за того, что все никак не мог понять, какого дьявола тут забыл, а Рут… скорее всего, из-за пустой фляги. Созерцание хлева радости нам не прибавило.

Под ногами сбился совсем старый навоз – почти не осталось запаха. Похоже, весь скот увели еще в начале осени. Сено осталось, а кого им кормить – не ясно. Я постучал ногой по старой пустой кормушке у стены. Грязь с сапог обсыпалась, да только ненадолго.

– И как они переживут зиму?

Рут поглядел на меня и покачал головой. Я так и не понял, что бы это значило: «не переживут» или «молчи, приятель». Возможно, все сразу.

Повозки не наполнились в наше отсутствие. Руш что-то убежденно рассказывала Кереху. Гвон утирал губы рукой, оставив нас всех гадать, откуда берется выпивка.

– Ну-с?

– Ничего, – сознался я.

– Клянусь двумя солнцами, энтого я не желал. Не по душе мне зло, – сказал Гвон и повел нас в один из домов.

Первый дом оказался пустым. Братья даже проверили доски в полу – не припрятали ли за ними люк в подвал. Во втором доме мы изрядно покрылись пылью и сделались еще голоднее.

– Не желал я зла, попомните энто слово, – процедил капрал.

Так мы и оказались в третьем доме. На сей раз вместе с его хозяевами – тощей воснийкой и долговязым пареньком, за которым пряталась троица отпрысков.

Я осмотрел полки и пустые столы. И боролся с недобрым предчувствием. За спиной спорили, повышая голос:

– Где припасы?

– Все перед вами. Все что есть!

Заплакал какой-то ребенок. Я вернулся с пустыми руками.

– Ничего, как всегда, – пожал я плечами.

«Обирать тощих крестьян – это твоя добрая слава?» – Пока я пытался найти ответы на голодную голову, обстановка накалилась.

В холле завязалась короткая потасовка. Люди с оружием, как всегда, побеждали безоружных: глава села прислонился к стене, потирая ушибленную щеку. Но на этом дело не кончилось. В руках солдата заныл ребенок лет пяти.

– Сейчас освежим вашу память-то, да, – гаркнул солдат Митыги и замахнулся.

Плохие предчувствия в Воснии всегда оказывались пророческими. Шлеп! Ребенок упал на доски и страшно завыл. Его тут же поставили на ноги. И замахнулись еще раз.

Я заметил, что ребенок и так битый – старые синяки покрывали половину тела. Часть из них была мне знакома на личном опыте – следы от ударов сапогом.

– Их уже били с неделю назад, – заметил я. – Что нового они скажут, если все отдали?..

Рута под крышей не было, и потому меня никто не остановил. Впрочем, ребят Митыги никакие слова тоже не останавливали.

– Где добро? – прорычал увалень Митыги.

Удар. Вой. Шлепок.

– Где?

– Сказано же, увезли, – отвечала худая женщина, с усталостью глядя на побои. Похоже, картина ей была привычна. – Хоть все здесь переверните – нового не вырастет…

Гвон упрашивал, будто это его колотили в стенах родного дома:

– Дайте же мне хоть что-нибудь, ну? Куды свезли ваши припасы? Кто?

– Сейчас все припомнят. Все полезненькое, – весело сказал солдат Митыги, перекрикивая воющего мальчишку.

Удар, шлепок. Вой. Глава села сложил руки на груди и ссутулился.