Право на меч

– Я умою ее кровью.

XIV. Лучшие собеседники – это мертвецы

Через год. Острог «Святы земли», на востоке от гиблого всхолмья

Мое имя – Сэир Данган. Да, да, знаю. Очень смешно. «Человек» по-эритански. Матушка, должно быть, надорвала живот, когда это имечко сочиняла.

Могло ли из такого имени выйти что-нибудь хорошее? Нет, право слово, какая грубая шутка:

– Смотрите, из ее утробы вылез человек!

Будто бы могло оттуда на свет появиться нечто другое. Возможно, я очень плохо знал свою матушку.

Такие мысли, конечно, не должны лезть в голову. В конце концов, в жизни есть множество занятных дел. Беда в том, что жить-то мне осталось вовсе недолго. И вроде как думать лучше о вещах полезных, осмысленных. Вроде того, как бы я хотел прожить эту жизнь и где свернул не туда. Или, может, как всю эту заварушку теперь исправить…

Но нас брали штурмом, и я бы все равно не придумал, что тут можно изменить.

– Они на стене! – крикнул Роб и попрыгал на месте, гремя кольчугой. С минуту назад гарнизон крепко спал. Робу помогал Стэн и плелся следом, пытаясь в полутьме затянуть ремень.

– Погодите, погодите немного, – бормотал пухлый Стэн, будто это все имело хоть какое-то значение.

Они и не заметили, как я прошмыгнул за ящики, схватил провощенную тряпку для навеса и скрылся под ней.

«Носи это имя с гордостью», – прошептала матушка, когда я спросил, отчего меня так прозвали. Данган. Подумать только!

«Да чего вообще гордого есть в человеке? – Я махнул рукой на сестрицу. – Она человек, я человек. Ничего особенного!»

Мама на меня так посмотрела, будто я должен разбиться в лепешку, но непременно придумать, чего бы такого найти в обычных людях. Нет, что ни говори, а женщин я совершенно не понимал.

Бух! Кажется, упали ворота. И зачем этот ублюдок – Крыса! – через стены лез, если ворота все равно уронили? Проклятье.

До чего же гордым я себя ощущаю, сидя среди ящиков, обняв трясущиеся колени!

Звенела сталь, железо, чавкала земля, трещали доски. Точно такой же шум стоял здесь, когда мы ставили последний сруб. Только криков не было.

– А-а-а! – вскрикнул Роб, а потом булькнул, словно ушел под воду.

Одними губами я зашептал:

– Вечно милосердная Мать, двойное солнце и все мученики. – Я молился, когда возводили конюшню по моим замерам. Молился и сейчас, ибо больше ничего и не умел. – Боги за морем, их святыни…

Звон цепей, хруст, чей-то смех. Хрип и гортанные звуки.

– …упасите нас от грядущего, – я сглотнул, – не от всего разом то есть, а от плохого грядущего…

Топот вражеских сапог, топот сапог гарнизона – не разберешь. Только крики мне о чем-то да говорили.

«Ау-у-у!» – завопил Джейс. Парень просто начищал оружие. Какая нелепая смерть!

И с юга, и с востока доносились крики. Я радовался, как дитя, когда не узнавал голос. Хоть умом и понимал, что наших остается все меньше и меньше.

Нет, черт дери, неужели именно об этом думается перед смертью? Я старался жить порядочно. Держал слово, как мог. И вот оно чем кончилось.

Бато. Великий и добрый, умнейший старик Бато с гиблого всхолмья. Наш защитник и спаситель. И где же он теперь? Жив ли?

«Я найду местечко, где станет совсем хорошо! Никаких подлецов из династии. Ни одного серого флага: Долы, Восходы… Пусть эти сволочи захлебнутся своей желчью!» – громко заявил я, собрав пожитки в узелок. Матушка еще посмотрела на меня, как на идиота.

И ведь поначалу все шло неплохо. Бато даже говорил со мной, когда я прислуживал там, в замке. Говорил, мол, лучше много честной работы да крупица хитрости, чем море крови. Я соглашался, так мы и сдружились. А крови становилось только больше.

Сколько я здесь живу, в непокоренных землях Волока, – пять лет, семь? Нет, почти десять. Через две недели было бы десять, если так подумать.

– Ах-ха-ха! – то ли орал от боли, то ли захлебывался от смеха какой-то человек. И чавкал топор, хлюпал, как при разделке свиной туши.

– Мамочки, – прошептал я и схватился за голову.

Гогот оборвался, что-то рухнуло на землю.

«Надеюсь, это выстрелил Фил. Он крайне неплохо стреляет…»

Хлясь! Еще одна стрела вошла в ткань и пробила ящик слева от моего плеча. Больше в эту сторону не стреляли.

– Фил? – зачем-то спросил я, будто меня могли услышать в этом гаме.

Что теперь случится со мной? Повесят, задушат, скинут со стены, скормят собакам? Нет. Ну разве что потом. Поначалу, скорее всего, будут пытать. Быть хорошим другом Бато считалось везением. Ну, до тех пор, пока не появились эти ублюдки.

Возможно, мне стоило схватиться за оружие, пасть в бою. Так бы они не успели меня признать. Смерть моя была бы легкой. Но, будем честны, я родился трусом. Именно потому я сижу сейчас здесь, укрывшись мешками, и обкусываю ногти. Чего еще ждать от обычного человека с именем «человек»?..

Чего матушка вообще от меня хотела?

– С тыла, с тыла идут! – крикнул кто-то.

– И так видно, чего орешь! Хватай топор, недоумок…

– Где он, где? Я не вижу!

По мешковине зашарили чьи-то руки.

– Мамочка, – произнес я одними губами.

Пятерня прощупала мой лоб, опустилась ниже, к носу. Я не дышал и не двигался. Мешковина поползла в сторону, ее схватили.