Право на меч

Я посмотрел туда, где лежал Инзу. Щекам стало тепло, мир поплыл. Какое-то время я не мог подняться. Мне не подали руки.

– Так обоссаться, это ш надо, – глумился жилистый старик.

– Хм-хм, – то ли посмеялся, то ли хмыкнул коренастый.

Лихой бородач стащил веревку с шеи, кинул ее под ноги. Выглядел он изумленным:

– Выходит, он нам больше не нужон?

Я подобрал распоротую рубаху, приложил ее к животу. Заштопаю, починю, все исправлю, только бы…

– Выходит, што так. Кштати, – старик подошел ближе и покивал: – Крыса – энто он.

Узловатый палец с черным ногтем указал на ссутулившегося разбойника. Тот сидел в засохшей грязи от пяток до макушки – лица не разобрать. В темноте, в такой темноте…

– А?

Низенький, но широкий в плечах ублюдок вздохнул и обронил короткое «хм». Он встал, и забренчало железо.

– На хрена? – спросил чумазый разбойник.

В задницу всякую храбрость! Лучше быть живым, чем достойным человеком. Я вскочил с земли так быстро, как мог. Побежал в сторону ящиков нагишом, не прикрывая пах, не оглядываясь, не смотря под ноги… Что-то вцепилось мне в стопу.

– М-мать!

Я споткнулся, запутался в брошенной одежде, упал, ободрал колени.

– Куды!

Что-то воткнулось мне в брюхо, выбило воздух. Когда я поднял голову и отдышался, ублюдки окружили меня еще плотнее. Свободная дорога осталась только в одну сторону – к частоколу. Тупик. Смерть.

Вытянув указательный палец, я затараторил, указывая им на разбойницу, на бородача, снова на разбойницу:

– Кто? К-крыса? Какая крыса? Я не разглядел, я…

Коренастый достал шестопер. Пара гвоздей на навершии уже подернулись ржавью. Крыса или, по крайней мере, тот, кого так назвали, завинтил крышку фляги, вскочил с поклажи и, не разгибая спины, отправился к воротам. Подальше от нас.

– Постойте, не надо, я же…

Шестопер двигался в руках коренастого так, словно ничего не весил.

– Я все сказал. Не надо! – поспорил я, но не услышал собственных слов, только хрип.

У коренастого были удивительно темные, добрые и влажные глаза. Я бросился к нему в ноги, схватился за сапоги и залепетал:

– Пожа…

– Керех, шевелись.

– Дрыхнуть хочу, нет мочи, – зевнул бородач со шрамом на полрожи.

Его сосед рассмеялся:

– Нет мочи? Ты откеда, со дворца?!

Я поднял голову. Чужие сапоги были покрыты грязью и кровью.

– Я ничего не увидел! Клянусь!

Шестопер опустился, и темя пронзила боль. Я распластался на земле. Руки не слушались. Только левая нога еще толкала меня в сторону. Вперед, снова вперед.

– Помите… Крды… Моля…

Сапоги с бордово-черными пятнами. Ржавые гвозди, старое дерево. Удар.

– Детей развешивал, значит? – Рут не терял ни минуты. Он прилип к фляге ровно с того момента, как солдаты Восходов хлынули в острог. А может, начал пить еще раньше, едва расправился с часовыми.

Я снова поклялся себе, что отправил этого пьяницу на дело в последний раз. Жаль, что самым толковым во всем войске оказался именно мой старый друг.

Он весь был покрыт слоем грязи. Паршивее работы и не придумаешь.

– Напомни-ка, когда ты успел? – Рут не отставал.

Мимо пробежали солдаты. Похоже, снова нашли врагов. Я повел рукой и ответил:

– Идут они рука об руку – страх и почтение, два неразлучных брата…

Приятель простонал, чуть не поперхнувшись.

– Дай угадаю: опять твой мертвец, как его там… Финьял? Фимам?

Рут все время коверкал его имя, и дело вовсе не в пьянстве.

– Если тебе что-то не нравится, – прохладно заметил я, – так прямо и скажи.

Где-то вдали закричали люди. Восходы не славились милосердием. Рут вышел вперед, чтобы укорять меня не только словом, но и взглядом.

– Я, признаться, полагал, что у тебя полно своих собственных мыслей, дружище. – Фляга продолжала опрокидываться, превращая моего друга в несносного болтуна. – Разве не так?

– Мои и вполовину не так хороши.

Какой бы ответ я ни сообразил, воснийцам всегда было мало.

– Любишь чужое? Так бери лучшее! Нам стоило убраться к осени, на пару с Тувиром…

За минувший год я слышал эту песню уже в сотый раз.

– Рут, оглянись, мы почти у цели! – Я бы показал на чертов замок, но ночь спрятала все, что оказалось дальше пяти шагов. – К тому же что-то не припомню, чтобы Бато нам заплатил, – сказал я тише. – Наверное, все оттого, что я не сержант.

– Это просто слова. Да парень на глазах обделался! Вот и наплел, чего сумел…

– Проверим. – Я обошел телегу, на которую грузили раздетых мертвецов. – Или, может, ты хочешь побираться на дороге? Уверен, в Оксоле нас ждут с распростертыми объятиями, послушай-ка…

Я приложил ладонь к сердцу и развел плечи:

– Благороднейший Лэйн без надела и его нищий оруженосец – пьяница Рут!

– Побираться? Упаси меня двойное солнце и всякая матушка! В Оксоле полным-полно зажиточных вдов. Приданое, дружище, это тебе не солдатский паек. – Рут остановился и снял с мертвеца флягу. Взболтал ее и остался доволен находкой. – Клянусь, ты совершенно не сечешь в этом деле! Нет ничего лучше, чем…

Я остановился. Забыл, куда шел. Впрочем, нужно ли теперь куда-нибудь идти, когда у нас появился острог – лучшее место для любой зимовки?