Право на поединок

Купить место на сегванской «косатке» – далеко не то же самое, что оплатить проезд на аррантском торговом судне. Там путешествующий получает за свои деньги клетушку в недрах пузатого трюма – и до конца плавания может хоть совсем не выходить из нее на палубу, если нет желания и нужды. Никто не погонит его на мачту убирать рвущийся из рук парус и не прикажет грести тяжелым веслом. На «косатке» совсем иные обычаи. Место на «косатке» – это скамья, расположенная поперек корабля, от срединного прохода до борта, и при ней расстояние до следующей скамьи. Над головой – небо, за бортом – близкая вода. На каждое место положено четыре крепких руки. Так что думай как следует, прежде чем отправляться за море вместе с сегванами. Если не годишься грести – «вращать весла», как выражаются мореплаватели, – ищи себе другое судно и других попутчиков, таких же изнеженных и мягкотелых.

– Приличные люди вообще-то нанимают гребцов и деньги им платят, – вполголоса ворчал Эврих, просовывая длинное еловое весло в гребной люк и устраивая ладони на рукояти. – А мы за свои кровные еще и работай, как каторжники!..

– Не болтай попусту, голоногий! – тут же оглянулся с соседней скамьи широкоплечий Левзик. – Это только вы, нечестивые арранты, сажаете на весла прикованных каторжников, потому что сами уже ни на что не способны. А мы, свободные мореходы, от века освобождаем раба, причастившегося священной работы!

– Освобождали когда-то, – бесстрашно фыркнул Эврих. – Лет этак двести назад!

Волкодав безо всякого одобрения слушал их разговор. Про таких, как Эврих, в его племени говорили, что он ради красного словца не пожалеет мать и отца. Лихой и дерзкий язык уже не впервые грозил довести Эвриха до беды, но грамотей все не унимался. Волкодав только вздохнул, когда сегван повел себя так, как и полагалось чтущему обычаи жителю Островов: передал весло Гарахару и грозно полез через скамью. Сейчас возьмет Эвриха за грудки и будет некоторое время свирепо сопеть. Потом выскажет все, что он думает об аррантах вообще и об Эврихе в частности, да в таких упоительных выражениях, что Йарре лучше бы совсем их не слышать, даром что по-сегвански мальчишка ни уха ни рыла. А если у Эвриха достанет ума пустить в ход свое не слишком надежное кан-киро и тем озлить Левзика уже вконец, руганью дело может не ограничиться…

И что, спрашивается, за доблесть – дразнить человека, с которым тебе еще не один день жить на соседних скамьях?..

– Эй! Вы там!.. – рявкнул с кормы Астамер. – Живо на весла!..

Приказ старшего на корабле – священный закон. Рыжий сел, напоследок одарив Эвриха убийственным взглядом. Эврих ответил ядовитой улыбкой, а Волкодав подумал, что молодой аррант в чем-то был прав. Ибо в седой древности, когда на «косатках» действительно освобождали пленников, по какой-то причине оказавшихся при весле, – в те поистине легендарные времена ни один мореход не стал бы переругиваться с соседом, ляпнувшим неуклюжее слово. Тогдашние островные сегваны вообще считались молчунами еще хуже веннов. А все потому, что понимали: на маленьком корабле посреди огромного моря некуда деться от человека, с которым сдуру поссорился. Лучше уж всей ватагой застегнуть, как гласила сегванская мудрость, рты на пуговицу – и пореже их раскрывать!

Между тем подле Асгамера появился молодой парень с пятиструнной арфой в руках. Гребцы сразу увидели его и одобрительно загудели. Работа на веслах могла быть нудной, выматывающей и действительно похожей на каторжную. Совсем другое дело, когда звучит песня! Так и с ритма легче не сбиться. Не зря островные сегваны издавна славились как опытные стихотворцы и почти непревзойденные песенники. Волкодав сразу вспомнил веселого Авдику, вокруг которого неизменно собиралась на привалах вся ватага охранников. И его отца – Аптахара, совсем безголосого, но ничуть не стеснявшегося громко петь даже в присутствии кнесинки…

Парень ударил по струнам, и гребцы, большей частью сегваны, разразились восторженным ревом, услыхав знакомый мотив. Волкодав тоже знал эту песню. Насколько ему было известно, ее сложили еще во времена Последней войны.

Голос у молодого певца оказался на диво сильным и звонким. Гребцы сразу принялись подпевать, но арфиста было отчетливо слышно даже сквозь рев полусотни луженых глоток.

Привыкший сражаться не жнет и не пашет:
Хватает иных забот.
Налейте наемникам полные чаши!
Им завтра – снова в поход!

Он щедро сулил, этот вождь иноземный,

Купивший наши мечи.
Он клятвы давал нерушимее кремня,
Верней, чем солнца лучи.

Сказал он, что скоро под крики вороньи

Завьется стрел хоровод,
И город нам свалится прямо в ладони,
Как сочный, вызревший плод…