От пятна пошли уже прямо, не виляя. Фон был достаточно мал, всего рентген двадцать, и дед Миха вел группу уверенно, поглядывая на равномерно щелкающий дозиметр лишь изредка и все больше зыркая по сторонам. Элеваторная площадь сузилась и плавно перетекла в широкую улицу, скованную по бокам оградами из железных прутьев. За оградами виднелись качели, карусели и прочие железные лазалки для детворы.
– Справа – детский сад, слева – больница для нариков, – пояснял Ломоть, видимо решивший взять на себя роль гида. – Раньше слева ясли и детсад для совсем маленьких были, а потом, как перестройка началась, – наркологию учудили. У меня дед тут лежал, бывало. Хряпнуть любил, старый хрен, вот и допился. В девяносто третьем закопали. Печень сдохла, и – общий привет.
– Усохни, – оборвал его дед Миха. – Мы на месте. Повезло, фон маленький. Работать можно без помех.
Данил огляделся. Слева – двор наркологии, справа – двухэтажный дом с провалившейся крышей. Из-за него выглядывает еще один, но уже побольше, пятиэтажный, из когда-то красно-белого, а теперь посеревшего от времени кирпича. Рядом с наркологией стояли в одну шеренгу железные гаражи. Ржавые, худые, подгнившие у основания, с проваленными внутрь крышами. У одного из них, самого дальнего, Данил углядел распахнутые настежь ворота и что-то белое, подозрительно похожее на обглоданный череп, лежащее около правой створки. У второго, чуть ближе, – странную дыру наверху. Будто кто-то очень сильный, находясь внутри, вырвался, разворотив железо, и унесся прочь, оставив после себя вспучившуюся, словно взорвавшуюся наружу, крышу. Данил, опасливо оглянувшись, указал на этот гараж Герману. Тот поглядел – и лишь поудобнее перехватил автомат, пробормотав:
– Где-то тут проход был…
Прохода, однако, уже не было и в помине – на его месте буйно разрослись густые заросли разнокалиберных красноватых сосенок.
– Нда… – подал голос Санька. Усмехнулся. – Что делать-то будем? Не учли вы, батьки, что проход за столько лет зарости мог.
– Угу. Прямо жунгли, мля, – поддакнул Ломоть. – Ты поглянь, Мих, че творится-то. Папуа-Новая Гвинея, ёп!
Дед Миха отмахнулся.
– Чего, чего, – проворчал он переглянувшись с Германом. – Топоры-пилы в руки – и вперед. Не все равно, где рубить? Сосенки тонкие, на жердины пойдут. Шрек – оттаскивай в сторону, складывай, да обвязывай веревкой, сколько унесешь. Мы с Германом улицу сечем. Ломоть, Кислый – вы над ними стойте. Если вдруг из зарослей кто выскочит – огонь. Только экономно, патронов нет. Помните, как в армии-то учили: двадцать два, двадцать два…
– А то! – Кислый передернул затвор своего «калаша». – Не боись, укараулим.
Работа закипела.
Данил трудился в паре с Сашкой. Если попадалось толстенькое дерево – пилили двуручкой, если же всего сантиметров десять в диаметре – рубили топором или строгали ножовкой. Шрек таскал сосенки неподъемными охапками, складывал поодаль, вязал в снопы. Ломоть и Кислый посматривали на заросли, постепенно продвигаясь вглубь гаражей вместе с вырубленной просекой.
– … а мне как раз билет надо брать – в Москву на заработки, – Данил, подпиливая сосенку, краем уха ловил адресованные Кислому отрывки бухтения Ломтя, доносящиеся из-под противогаза. – Ну, раз зовут – и ладно, хорошо. Хуже, если не вызывают. Деньги-то нужны! Пошел. И билет взял уже, и расписание посмотрел, а все стою. Домой надо – а словно не пускает что-то…
– Ну эт ты брешешь, уж признайся, – Кислый гукнул из-под резины коротким смешком. – Прям заливаешь, как по-писаному. Я уже задолбался лапшу с ушей скидывать. Предчувствие у него, вишь ты…
– Да точно тебе говорю, не гоню! Стою на крыльце, покуриваю себе. Идти надо – а не идется, и все тут. Ну не хочу от вокзала уходить! Жара еще, народу мало, и все в вокзале, там хоть прохладнее. И тут по громкой на всю площадь – ГО, там, воздушная тревога, туда-сюда… И, прикинь, главное, люди-то, кто на площади стоял, – внимания ноль! Так только, головы приподняли, слуханули, покрутили по сторонам. Видят: никто никуда не бежит, – ну и опять своими делами занимаются. А меня кондратий как токнет – ой, не то чё-то… Ну я бочком, бочком – в вокзал… А тут менты мимо меня – фр-р-р-р – как кролики. Тут уж я и смекаю – в натуре лажа творится. За ними! В вокзал-то забегаю – тоже народ стоит, переглядывается. Ну а когда уж ментов увидели – тут уж просекли ситуацию. За ними ломанулись… Как я в бомбарь прорвался – не помню. И не вспомню уж, наверное. В башке только стучит – Люська, Люська, как там Люська-то моя… Так и не видал с тех пор и не знаю ничего. Оно, конечно, не я один такой, да только от этого-то не легче…
– Жена? – Кислый пододвинулся к Ломтю.
– Да… Охо-хо… Думал, может, учебная тревога-то…
– Да ты помнишь ли те времена, когда у нас тренировки по ГО проводились? – подал голос подошедший дед. – При Союзе еще!
А потом, как рыночная, мать ее, экономика началась – положили на все, с прибором!
– Да-а-а…
– Эт точно…