— Нет, не нужно, — Берг обернулся к нему. — Вы нечаянно задели одну из самых больных для меня тем. Пятнадцать лет назад я сам потерял сына. Единственного сына. По иронии судьбы я придумываю то, от чего гибнут люди и от чего погиб мой сын. Но я не могу иначе, Саша. Если я уйду из института, мне придется умереть от голода. Но боюсь я даже не этого, а того, что тогда то же самое ждет и мою жену, ведь она не работает. Мы потеряем квартиру, и нам некуда будет податься.
— Простите, Андрей Лукич, я не знал, — Красавин впрочем тут же умолк, заметив движение профессора.
— Не извиняйтесь, Саша. Виноваты не вы. Виноваты все. Все! Ошибка была допущена еще тогда, двадцать лет назад, когда чертовы законодатели, просиживающие штаны в парламенте, отказались принять закон об ограничениях в модернизации робототехники. Еще двадцать лет назад им пытались доказать возможность того, что уже происходит сейчас. Именно они виноваты во всем! — почти выкрикнул Берг, грозя кулаком кому-то невидимому. Потом уже спокойнее он добавил: — Ему было бы сейчас восемнадцать…
— Профессор, я не понимаю, — снова начал Красавин, но тот уже не слушал его.
— Они виноваты в том, что безработица достигла таких масштабов! Вы знаете, Саша, что только у одного из десяти есть работа, а остальные девять обречены на голод и бродяжничество? Роботы делают за людей абсолютно все: и работают, и думают, и даже творят. Их задумывали как помощников, но они стали господами. Мы нужны им лишь для того, чтобы совершенствовать их. Но я не удивлюсь, если скоро и проектировать роботов будут роботы, ведь искусственный разум мы уже создали. Потом какая-нибудь консервная банка решит, что пора прибрать к рукам управление всей планетой. Тогда люди просто вымрут как мамонты, за ненадобностью. Законодатели виноваты в том, что даже те, у кого есть работа, постоянно рискуют стать физическими или умственными калеками. Из-за них гибнут люди, гибнет природа, а следовательно — и планета. Вы, Саша, может быть, еще умрете от старости, но ваши дети уже сейчас обречены, еще даже не родившись. Сейчас мы работаем с вами над проектом нового поколения. Работаем с увлечением, не задумываясь над тем, что мы лишь придумываем новый вид убийц человечества. Да-да, убийц. Если начнется их серийное производство, на улице окажется еще два миллиона человек. Вы думаете, почему исчезла преступность? Это относят к достижениям цивилизации. А преступников нет, потому что их уничтожают. Даже самых мелких, ворующих от голода и отчаяния ради выживания. Никому нет до этого дела. Никому ничто не интересно. У всех своя жизнь, насыщенная техническим прогрессом.
Все, что говорил Берг, было так ново и неожиданно, что Александр сначала не мог понять, правда это или просто бред обиженного судьбой человека. Ведь еще вчера это был один из самых живых и душевных людей, обожающий свою работу и не любящий только синоптиков. Красавин не мог поверить в то, что слышал сейчас от него. Он привык с детства видеть благополучные семьи с прекрасными и веселыми детьми, не знающих горя людей, имеющих достаток и работу. А роботы? Разве могут Долли или Джим выгнать его, Александра, на улицу?! Да, в конце концов, каким образом он вдруг станет калекой? Нет, этого не может быть. Если все это действительно так, то почему люди не видят этого? Почему они на самом деле не остановят производство? Ведь законы принимают лучшие граждане планеты, знающие, то и почему.
Возвращалась привычная головная боль, а мысли теснились в мозгу, пихали друг дружку, и, казалось, голова от этого болит еще больше, чем всегда.
— Почему же вы не говорите об этом людям, не доложите правительству, наконец? — растерянно пробормотал Красавин, пытаясь выудить из вороха слов и мыслей хоть что-то, за что он мог бы зацепиться.
— Кто станет слушать меня? — грустно улыбнулся Берг. — Скажут, что я психически ненормален, и посадят в сумасшедший дом. Нет, Саша, это совершенно бесполезно.
— А если… если я? — вдруг спросил Александр.
— Нет-нет, Саша, я не могу этого допустить. Это просто самоубийство. Не слушайте меня, старого дурака. Забудьте все, что я вам сказал. Это было ошибкой, вам не нужно было этого знать.
Александр замолчал. Минуту спустя, извинившись, он покинул кабинет Берга и вернулся к себе.
Бродя из угла в угол, он размышлял об услышанном. Внутри него то вдруг закипала жгучая смесь ярости и ненависти к несправедливости, творящейся вокруг, то закрадывались сомнения: может быть, это действительно только бред несчастного старика, разочарованного в жизни? Ни то, ни другое не давало, впрочем, ему ответов и главное — спокойствия и уверенности.
Красавин больше не мог этого вынести. Едва подавив новый приступ, он с силой рванул ящик стола, на дне которого лежали опломбированные пакеты с копиями чертежей, и задумался.