Право последней ночи

— Лех, — позвал Виктор от дверей.

Алексей поднял глаза и скорчил недовольную гримасу.

— Ну?

— Лех, о чем ты думаешь?

Посмотрев на Виктора, Алексей помолчал, а потом отчетливо сказал:

— Я думаю о том, как убью эту тварь.

Он и в самом деле постоянно думал об убийстве, примерно с того момента, как стал соображать, а еще когда Ольга вдруг выплюнула ему в лицо страшное признание, которое не могло быть правдой, но это случилось уже позже, после всего…

Иногда, надравшись как свинья, Алексей позволял себе делать вид, что ничего не произошло. Не было того горячечного вечера с хорошенькой бухгалтершей, давно положившей на него глаз, не было катастрофического опоздания домой и самое главное — не было коньяка в баре, дорогой бутылки с проколотой иглой пробкой.

Алексей уже неоднократно замечал, что в последнее время алкоголь даже в закрытых бутылках стал странным на вкус, словно разбавленным, а после новогодних праздников обнаружил, что на нескольких пробки как будто проколоты. Каждый раз, обнаружив очередную вскрытую бутылку, он хотел поговорить об этом с женой. Все-таки пить в ее состоянии было опасно. Однако, укладываясь с ней в постель и целуя жену на ночь, он не чувствовал запаха. Ну не пахло от Ольги спиртным, а это было совсем странным. К тому же она вряд ли стала бы таиться. Зачем? Он все равно не считал бутылок. Жена могла выпить сколько хотела, если не дома, так в ресторане. Он все равно возвращался поздно и не мог ее контролировать.

Больше подозревать было некого. Лариса Константиновна весь день занималась с Ванькой, а потом уезжала домой, лихо водя свой крохотный «Дэу матис». Кроме нее, в доме бывала лишь приходящая домработница Вера Васильевна, дама лет пятидесяти, дородная, румяная, хозяйственная, которая, по ее же словам, капли в рот не брала.

— Все беды от нее, проклятущей, — жаловалась она Ольге. — Муж у меня через это дело сгинул, а потом и сын по кривой дорожке пошел.

— А что с ним случилось? — сердечно интересовалась Ольга, которой, в общем-то, было абсолютно все равно, в какие проблемы вляпался сын домработницы.

— Слава Богу, пока ничего, — отмахивалась Вера Васильевна. — Да только надолго ли? Он же, Оленька, каждый день пьет, всю душу вымотал. А ведь такие надежды подавал, в медицинском учился…

— Что же он, не работает?

Вера Васильева мотала головой и отворачивалась, не желая продолжать эту тему, а Ольга не настаивала. Первые месяцы беременности проходили плохо. Ее постоянно рвало от всего: запахов, вкусов и даже резких мельтешений в телевизоре. На кухню она теперь заходила, странно задирая подбородок, отчего складывалось впечатление, что Ольга старается как можно позже внести голову в фейерверк кулинарных ароматов.

— Ты как сапер с миноискателем, — сказал ей как-то Алексей. — Шаг влево, шаг вправо — взрыв.

— Не умничай, а? — жалобно попросила Ольга. — Вы, мужики, понятия не имеете, каково нам приходится.

Разговор на тему разбавленного алкоголя у них состоялся в конце января, когда до кошмара осталось не больше двух недель. Алексей в шутливой форме посоветовал жене пить умеренно, Ольга недоуменно отбивалась, а потом, внезапно обозлившись, ушла на улицу «подышать», или, если быть точнее, выпустить пар. Сквозь окно он видел, что жена раздраженно носится вокруг кривой елки, поглядывает наверх, наверняка прикидывая, как выкорчевать этот кошмар. Ванька сидел за столом и пил чай, пичкая конфетами игрушечного лемура. На столе стояло еще несколько маленьких автомобильчиков из сувенирной коллекции. У старенького «форда» была отломана одна дверь, и Алексей мысленно сделал зарубку: приклеить ее на место, ведь давно обещал.

Лариса Константиновна, напудренная, как японская гейша, сидела тут же. Она тактично кашлянула, а потом произнесла:

— Не мое, конечно, это дело, но, думаю, вы должны знать…

— Что такое? — нахмурился Алексей.

Нянька, делающая свое дело, тем не менее продолжала его раздражать, и подсознательно он хотел избавиться от нее, в то же время понимая, что сыну от этого драконовского воспитания только польза. Даже глядеть на неестественно белое лицо с нарисованными красной помадой губами было неприятно. Алексей всегда смотрел куда-то в сторону: на ухо, между глаз, в середину лба — лишь бы не встречаться с Ларисой Константиновной взглядом, и, кажется, той даже нравилось, что она его раздражает. Мелькала на этом обезвоженном лице тень гадючьей усмешки.

…Шла бы ты, тетенька, со своими откровениями лесом…

Сын локтем спихнул машинки со стола, и они посыпались с пластмассовым грохотом. Лариса Константиновна поджала свои и без того тонкие губы, поглядела на Ваньку, а потом как бы нехотя сказала:

— Алексей Петрович, вы здесь хозяин, потому должны, по крайней мере, контролировать ситуацию, ну или быть в курсе. А вы, судя по всему, ничего не знаете.