Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

В ответ на критику криминологов со стороны Булатова в Институте советского строительства и права Коммунистической академии в марте 1929 года состоялся диспут по вопросу о научных методах и подходах к изучению преступности в социалистическом государстве[366]. Согласно обвинениям, выдвинутым по ходу «диспута», несмотря на впечатляющие усилия Государственного института по приданию исследованиям преступности более «марксистского» характера, криминология так и не стала достаточно «советской». Диспут в Коммунистической академии стал форумом, на котором были оглашены недостатки криминологических исследований и выработан единый методологический подход, которому предстояло сформировать будущее советской криминологии. По словам Маньковского, тоже криминолога, недавнего выпускника Московского государственного университета, задача Коммунистической академии состояла в «борьбе с представителями мелкобуржуазного социализма в советской криминологии» [Диспут 1929: 58]. Для участников диспута в Коммунистической академии обвинения в неоломброзианстве стали удобным способом выявить «несоветские» черты криминологии как раз в тот момент, когда такое выявление приобрело особую политическую значимость. Как пишет Шелли, эти исследователи, возможно, плохо представляли себе, что такого особо «марксистского» или «советского» может быть в криминологии, — а заклеймив то, что в ней было «несоветского», все-таки определились: аналогичным образом можно, дав определение противоправной деятельности, сделать шаг к описанию правильных норм поведения[367]. По ходу этого диспута члены Коммунистической академии выступили арбитрами будущего криминологии. Они заклеймили криминологические исследования 1920‑х годов как неприемлемо антисоветские и призвали к полному пересмотру подходов к исследованию преступности.

Эстрин, ведущий правовед, преподаватель права в Московском государственном университете, открыл диспут, выдвинув положение, что в советской науке нет места рассмотрению преступника как личности. Изучение преступности необходимо, продолжил он, однако

мы должны изучать прежде всего те формы преступности, которые характеризуют именно современный момент нашего политического бытия. Мы должны изучать те или другие явления, те или другие преступления в свете тех политических задач и тех политических установок, которые даны нашей партией, и прежде всего в свете классовой борьбы, борьбы за социалистическое строительство [Диспут 1929: 49].

Психиатр Г. М. Сегал, давний сотрудник Государственного института, глава уголовного отдела Мосгубсуда и преподаватель права в Московском государственном университете, также критиковал состояние криминологических исследований. Он согласился с другими участниками диспута в том, что изучать отдельных преступников совершенно необходимо, но только в практических целях вынесения наказания. Сегал подчеркивал, что перед советской криминологией стоят две задачи: первая — разработка мер предотвращения преступлений, вторая — создание действенных методов исправления преступников. Только пересмотрев ориентацию изучения преступности, утверждал он, можно преодолеть губительное для криминологии «недостаточное совпадение теории и практики» [Диспут 1929: 51-54]. Несмотря на попытки пенолога Ширвиндта и юриста Пионтковского, а также других защитить криминологические исследования, члены Коммунистической академии подавляющим большинством голосов заклеймили суть и направление криминологических исследований в 1920‑е годы. На смену им был намечен новый курс исследования преступности, направленный на то, чтобы полностью искоренить «неоломброзианские» элементы и заместить их более последовательной марксистско-ленинской ориентацией, которая оперировала бы только общественноэкономическими факторами. Итог диспута явственно свидетельствовал о том, что психиатрическим исследованиям более нет места в «советской» криминологии. Новый курс свел уголовную психиатрию к роли одной лишь судебно-медицинской экспертизы, и это со временем привело к упрощенному пониманию преступления как реакции на внешние общественно-экономических обстоятельства и культурные влияния, вызванные исключительно «пережитками прошлого»[368].