Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Вне зависимости от потенциального воздействия «модернизации» на женскую преступность, статистика, собранная российскими криминологами, лишний раз убеждала в традиционном характере женской преступности. Согласно данным с 1874 по 1878 год, только 8,7% от общего числа преступников составляли женщины. К 1889–1893 годам произошло увеличение до 12% [Итоги 1899: 136][167]. Несмотря на достаточно значительный рост, типы преступлений, за которые женщин отдавали под суд, оставались неизменными. С 1876 по 1886 год именно женщины были признаны виновными в 98,6% детоубийств, 69,7% отравлений, 41,6% случаев убийства супруга и 17% домашних краж, и при этом — только в 5,5% подлогов и 2,9% ограблений. К 1890‑м женщины составляли 98,5% осужденных за детоубийство, 68,7% осужденных за отравление, 45% — за убийство супруга, 2,4% за подлог и 3,3% за ограбление[168]. Статистика свидетельствует о том, что следователи и криминологи продолжали опираться на традиционные определения «женских» преступлений. Более того, рост уровня женской преступности, при том что типы совершенных женщинами преступлений оставались неизменными, свидетельствует о том, что женщин наиболее часто арестовывали и судили за традиционные женские преступления (детоубийство, аборт, мужеубийство и так далее) — за те самые правонарушения, которые несли прямую угрозу общественной стабильности, поскольку ставили под вопрос роль женщин как матерей и кормилиц. Эти цифры далеко не обязательно отражают истинный объем женской преступной деятельности, скорее по ним можно судить о представлениях полиции и судов о сущности женских преступлении и о том, каким родом деятельности женщины занимаются[169].

Проведенный Фойницким уровень анализа преступности среди женщин-работниц подтверждает, что общественное положение оставалось самым значимым фактором для понимания криминологами женской преступности. По его мнению, традиционная замкнутость женщин в домашнем кругу приводит к более острой неудовлетворенности и заставляет острее переживать бытовые проблемы, что в итоге и толкает женщин на убийство. При этом Фойницкий полагает, что наемный труд способен снизить уровень женской преступности: «Домашний очаг, таким образом, отнюдь не ограждает женщину от преступлений, лучшим средством против которых, по крайней мере при современных условиях нашей жизни, оказывается для нее именно труд» [Фойницкий 1883: № 2, 142]. Он даже установил, что женщины, работающие на предприятиях, совершают преступления реже, чем домохозяйки. Некоторые историки утверждают, что труд на фабриках спасал женщин от уголовных преступлений, поскольку у них появлялась своего рода социальная поддержка[170]. Фойницкий, напротив, судя по всему, полагает, что женщина, которая ушла из дома и отказалась от своего традиционного положения в обществе, будет реже совершать традиционные «женские» преступления, напрямую связанные с домашней сферой: в результате создается иллюзия уменьшения числа женских преступлений. Для Фойницкого расширение диапазона преступности среди женщин-работниц служило отражением процессов, которые делали женщин более современными, заставляли более активно участвовать в «борьбе за существование» — и, соответственно, сближали их с мужчинами в их преступных побуждениях.

Кроме того, Фойницкий считал уровень образованности женщин ключевым фактором для понимания их склонности к преступлениям. Он выяснил, что более 90% женщин-преступниц были неграмотны — уровень куда более высокий, чем среди преступников-мужчин, равно как и в целом среди населения[171]. Помимо этого, он отмечал, что уровень преступности выше среди малообразованных женщин и ниже среди более образованных [Фойницкий 1883: № 3, 125-126). По мнению Фойницкого, образование служило для женщин цивилизующей силой, поскольку расширяло их представления, раскрывало новые жизненные возможности, давало новые силы. Кроме того, оно удерживало женщин от преступлений, поскольку делало их более «гуманными» — учило ценности жизни и поднимало культурный уровень [Фойницкий 1883: № 3, 128]. Соответственно, образование способствовало вступлению женщин в общественную жизнь, помогая им осознать, в каком окружении они живут, и лучше подготавливая их к «борьбе за существование». Теоретически, лучшее понимание первопричин их проблем должно было удерживать женщин от того, чтобы традиционным агрессивным образом реагировать на невзгоды семейной жизни.

Однако, хотя перед женщинами открывались новые возможности и они активнее участвовали в «борьбе за существование», криминологические описания женской преступности продолжали подчеркивать ее ограниченность. Вот что пишет историк Фрэнк: