С точки зрения криминологов, высокий уровень рецидивизма среди женщин в сравнении с мужчинами свидетельствовал о неспособности женщин полностью принять новый образ жизни, предлагаемый советской системой. Как выяснили криминологи, традиционная замкнутость женщин в домашней сфере и сильнейшее влияние женской физиологии мешали женщинам адаптироваться к изменяющимся условиям жизни и к более активному участию в «борьбе за существование», в силу чего женщины с большей легкостью втягивались в преступный образ жизни, а исправление их протекало сложнее. Хотя криминологи знали, какие социальные и финансовые препоны стоят на пути бывших заключенных, причем их усугубляли еще и общие трудности переходного периода, в своем анализе женского рецидивизма они, тем не менее, подчеркивали слабости женской природы и женские физиологические недостатки. Такие объяснения отражали и сохраняли в криминологическом дискурсе традиционные представления о положении женщин в обществе и необходимость патерналистского контроля, подкрепляя мнение криминологов касательно «отсталости» женщин.
Если женский рецидивизм якобы отражал в себе закоснелость женщин, проституция являла собой наиболее явственную и публичную связь между преступностью и женской сексуальностью. Как для криминологов, так и для всех общественных деятелей проституция воплощала в себе «примитивность», с которой у них ассоциировались женщины. Ее связь с женской сексуальностью как бы сама по себе свидетельствовала о склонности к проституции, что подкрепляло представление о врожденной отсталости женщин. Кроме того, проституция воплощала в себе пережиток прошлого внутри советского общества, а также элемент буржуазной эксплуатации, который расцвел во время НЭПа пышным цветом. Для многих коммунистов и ученых проституция и связанное с ней публичное проявление женской сексуальности служили отражением самых неприглядных черт Новой экономической политики. Проституция, лежавшая на пересечении сексуальности, капитализма и преступности, обнажала перед советскими социологами и недостатки НЭПа как эксперимента, и явственную неспособность женщин преодолеть свою физиологическую ограниченность.
В раннесоветском обществе проституция являлась своего рода аномалией. Придя к власти, большевики отменили систему, регулировавшую занятия проституцией при царизме. В конце XIX века этот режим регулирования подвергался серьезной критике. Многие общественные деятели, в том числе и специалисты, возмущались изначально двойными стандартами, заложенными в имперскую систему регламентации. Внешне она была нацелена на сохранение общественного здоровья, поэтому проститутки — но не их клиенты — должны были регулярно проходить медицинский осмотр: в этой связи система слабо препятствовала распространению венерических заболеваний[194]
. Помимо этого, многие критики клеймили систему регламентации еще и за то, что она поощряла безнравственность. Например, общественная деятельница М. И. Покровская утверждала, что условия, в которых проживают проститутки, превращают женщин в алкоголичек. В борделях молодых женщин держали в узде, спаивая, при этом женщины и сами тянулись к бутылке из-за тягот своего существования и из-за унижений, которым они подвергались в ходе медицинских освидетельствований. Кроме того, Покровская связывала проституцию с безнравственностью мужчин, заявляя, что, напоив клиента, проститутки выманивают у него больше денег. Вывод ее сводится к тому, что подобное пособничество системе торговли невежественными и беззащитными молодыми женщинами намеренно не замечает самых низменных инстинктов населения, способствует распространению алкоголизма, калечит нравственность молодежи и губит будущее страны. Борьбу с проституцией, добавляет она, можно будет начать только после отмены системы регламентации [Покровская 2002: 361]. Общественные деятели самых разных политических убеждений, от либералов до радикалов, сходились в том, что система регламентации проституции нуждается в серьезном реформировании. То есть решение большевиков упразднить эту систему пользовалось широкой поддержкой[195].