Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Криминологи исходили из того, что неведение крестьянок относительно прав, предоставляемых им советским законом, и незнание того, какие существуют альтернативы детоубийству, усугубляют безысходность ситуации, в которой оказываются незамужние матери. Исследователи подчеркивали, что женские физиологические циклы делали их уязвимыми для давления и стигматизации со стороны общества, это могло превозмочь естественные материнские чувства, однако на детоубийство женщин толкало именно неведение относительно имеющихся альтернатив. Усилия по искоренению детоубийств стали предприниматься в рамках советской модели семьи, нацеленной на увеличение рождаемости и защиту материнства. Так, А. М. Коллонтай подчеркивала значимость материнства как естественного долга всех женщин, вклада в общее дело и обязанности перед обществом [Stites 1990: 355; Hoffman 2003: 97-105][318]. Соответственно, советское семейное право защищало интересы матерей, обещая помощь в воспитании детей и защите женского здоровья. Женщины, вне зависимости от материального положения, могли подавать в суд на алименты. Кроме того, узаконивание абортов давало женщинам альтернативы в смысле прерывания нежелательной беременности; были созданы роддома, где женщины могли рожать в безопасной гигиеничной атмосфере; всевозможные организации, например, Общество защиты материнства и детства, оказывали нуждающимся матерям материальную поддержку [Маньковский 1928: 264–265][319]. Исследователи утверждали, что эти законы и меры устранят «ненормальные» условия – материальную нужду и стыд, которые толкали женщин на детоубийство, – как только женщины узнают про них и поймут их суть.

Специалисты подчеркивали, что повышение культурного и образовательного уровня крестьянок послужит самым эффективным средством изменения крестьянской морали, которая и подпитывает существование детоубийства. Они обнаружили, что, несмотря на распространение грамотности, почти половина детоубийц неграмотны и не знают о правах, предоставляемых им советским законодательством[320]. Они утверждали, что женщина «все-таки еще является более отсталым членом нашего общества» [Безпалько 1927:603]. Как отметил один исследователь, крестьянка «совершенно не знает тех законов, которые установила советская власть для защиты матери и ребенка. <…> Не судебные меры репрессии, а культурные мероприятия должны быть призваны на борьбу с этим преступлением» [Арсеньев 1928: 370][321]. «Судебным мерам борьбы с детоубийствами», – отмечает другой

должно быть весьма осторожное применение условных приговоров, а главное внимание должно быть уделено культурно-воспитательной работе в нашей деревне, в частности, среди крестьянок. <…> Только подняв самосознание женщины, поняв ее культурный уровень, мы добьемся снижения, а может быть и совершенного уничтожения преступности, именуемой детоубийством [Шмидт 1928: 9].

Социалистическое государство сможет ликвидировать условия, служащие предпосылками к детоубийству, и тем самым разберется с естественными физиологическими недостатками женщин. Как подчеркивал криминолог Бычков:

Побеждая косность и невежество, проходя трактором советского строительства по деревне <…> бросая в образующиеся борозды семена новой культуры, нового быта, мы будем с каждым урожаем, с каждым всходом этих семян снижать цифры детоубийств. Культурное и экономическое возрождение деревни – безусловная гарантия уменьшения в ней преступности вообще, в особенности детоубийства, как специфического следствия бедности и отсталости [Бычков 1929: 38].

Соответственно, когда женщины получат образование и узнают о своих правах и привилегиях советских граждан, когда будет достигнуто социалистическое равенство, они перестанут убивать своих детей. Значит, разобраться с затянувшейся ситуацией, которая приводит к детоубийству, советское государство сможет только через повышение культурного уровня.