Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

При том что легализация абортов не ставила конкретной цели борьбы с детоубийствами, предполагалось, что в связи со схожестью условий, толкавших женщин на аборт и на детоубийство (равно как и с идентичностью методов, применяемых для искоренения того и другого), аборты станут альтернативой для женщин, которые в противном случае убивали бы своих младенцев, – соответственно, число детоубийств снизится [Василевский 1924:65; Змиев 1927: 89–96; Алявдин 1927: 96–97][344]. Однако легальные аборты оставались малодоступными, особенно для одиноких сельских жительниц. Приоритеты государственной комиссии по абортам не всегда распространялись на тот самый сегмент населения, который был особенно предрасположен к детоубийству. Более того, анализ числа абортов и действенности политики в отношении абортов напрямую исходил из политических приоритетов комиссии по абортам. Криминологи понимали, что детоубийство – это преступление, которое совершают бедные незамужние крестьянки, и все же право на легальный аборт прежде всего получали замужние работницы-горожанки. Это заставляло многих женщин идти на подпольный аборт (его проводили повитухи в домашних условиях), принимать самодельные препараты или прибегать к детоубийству. Колоссальный дефицит врачей и больничных коек за пределами столиц также способствовал тому, что для крестьянок аборты оставались практически недоступными. И действительно, по наблюдениям Гернета, детоубийства чаще происходили в сельской местности именно по той причине, что сделать там аборт было крайне сложно [Гернет 1922а: 193][345].

Большевики особо подчеркивали, насколько важно просвещение женщин касательно альтернатив избавлению от ребенка в деле борьбы с детоубийствами. Именно из стремления дать женщинам более четкое понятие о благоприятствующей им советской социальной политике они делали упор на снисходительном отношении судов к детоубийцам, одновременно отмечая серьезность этого преступления и наличие альтернатив. И у большевиков, и у криминологов были все надежды на то, что алименты и легализация абортов приведут к снижению числа детоубийств, однако суть предпринятых ими действий и обстоятельства жизни переходного периода были таковы, что альтернативы не давали желаемого результата. Женщины регулярно обращались в суд за алиментами, однако из-за живучести дореволюционного отношения к незаконнорожденности и высокого уровня безработицы алименты не давали матерям-одиночкам достаточных средств к существованию и лишь способствовали тому, что они сами становились жертвами преступлений. Аналогичным образом ограничения легальных абортов означали, что, будучи эффективным методом контроля рождаемости для замужних женщин, безопасные аборты оставались вне досягаемости именно для тех слоев населения, где детоубийство было особенно распространено. Отсутствие у государства в 1920-е годы необходимых ресурсов не позволяло ему взять на себя ответственность за нежеланных младенцев и заставляло перекладывать заботу о детях на родителей, которые по своим нуждам, способностям, убеждениям и мировоззрению часто весьма сильно отличались от большевистского идеала советских граждан. В итоге оказалось, что искоренить «пережитки прошлого» чрезвычайно сложно.

Детоубийство в городах

Образовательно-воспитательные меры переходного периода, судя по всему, оказались малоэффективными, поскольку криминологи продолжали отмечать рост числа детоубийств. Например, в одной только Московской губернии детоубийства составили 21 % от всех дел об убийствах, рассматривавшихся в судах в 1926 году, а к 1927 году число их выросло до 28 % [Шмидт 1928: 8][346]. Как отмечает психиатр Браиловский,

революция быта, проникшая отчасти и в толщу крестьянского населения, казалось бы, должна была оказать свое влияние в смысле уменьшения числа нежелающих родов «незаконного» ребенка. <…> Но реализация всех этих мечтаний не дала мало-мальски ощутительного снижения числа детоубийц [Браиловский 1929: 70].

Пытаясь объяснить живучесть преступления, которое должно бы было отмереть после того, как население поняло суть политики советского государства, криминологи обнаружили, что детоубийство отказывается отмирать в сельской местности по причине давления старой дореволюционной крестьянской морали и в связи с отсталостью и невежеством сельских жительниц. Именно на этом открытии основывался их анализ: они проводили различие между крестьянами и рабочими; классово-обоснованные географические параметры стали первичным индикатором и объяснением детоубийства.