Православие и буддизм. Осмысление буддизма в трудах православных авторов XIX-XX вв.

После скрупулезного и подробного описания биографии Будды, в которой он стремился «вылущить историческое зерно из массы буддийских легенд» (С. XII), автор подводит итог: «устранив все чудесные события, все очевидные мифические черты и преувеличения, в остатке мы увидим перед собой не... верховного наставника всех миров и всех народов, а только лишь одного из многих мыслителей человечества, хотя и ревностного и самоотверженного... однако и по рождению и по природе и по существу своему такого же слабого, бедного, болезненного, грешного и смертного человека, как и все» (С. 278).

Горохов переходит к критике популярной тогда теории о заимствовании евангелистами и апостолами буддистских сказаний, в подтверждение которой разными авторами приводились пункты сходств в жизнеописаниях Будды и Христа. В отличие от апологетов-предшественников, Горохов хорошо знаком с содержанием и текстологией буддистского канона, что дает ему возможность опровергать доводы оппонентов опираясь на чисто формальные научные факты.

Горохов указывает, что в действительности отец Будды Суддходана имел очень скромные владения, признавал власть царя Косалы, и был мелким князем или вождем племени, «но только не царем или королем в нашем смысле этого слова» (С. 247). Поэтому и указывать происхождение из царского рода как сходство между Буддой и Христом некорректно.

Переходя к рождению Будды, автор опровергает распространяемую теософами идею о том, что мать Будды была девственницей – «нигде в буддийских текстах, – ни в санскритских, ни в палийских, – мать Будды Махамайя не названа девою... совершенно напротив, самым ясным и решительным образом засвидетельствована ее подлинная супружеская жизнь с царем Суддходаной» (Сс. 242–243).

Совпадения в рассказах о рождении и принесении во храм Будды и Христа автор считает, в противоположность Зейделю и Лиллье, заимствованиями из христианства, указывая на то, что детали, связанные с рождением Будды, встречаются «только в позднейших биографиях, главным образом в северных, появившихся после V века по Р.Х., т.е. с того времени, когда «несторианские христиане уже проникли в Монголию и успели познакомить многих со своим учением76» (С. 245), а сказание о принесении Будды-младенца в храм, появляется только в «Лалитавистаре начиная с III века после Р.Х.» (С. 250).

Относительно сопоставления историй искушения Будды демоном Марой с искушением Христа диаволом в пустыне, Горохов признает определенное сходство, но говорит, что «о влиянии буддийского предания на христианское сказание об искушении Иисуса Христа, конечно, не может быть и речи: против того и несоизмеримое отличие евангельского искушения от буддийского по существу и неоспоримые данные внешнего порядка – составление большинства буддистских свидетельств уже после Рождества Христова» (С. 262). Он предполагает, что буддистское сказание могло быть отображением древнего «предания о первообетовании касательно Искупителя», либо оказалось заимствовано из христианства (С. 263).

Относительно легенд о том, что речь Будды могли понимать люди из всех народов каждый на своем языке, которые Зейдель выставляет как источник рассказа книги Деяний о чудесном говорении апостолов на языках, Горохов говорит, что это несостоятельно «уже по тому одному, что они не содержатся ни в одной из древних биографий Будды и приводятся только в сингалезских произведениях XII-XV вв. по Р.Х.» (С. 273).

То же самое апологет говорит и о китайском сказании про схождение Будды в бездну Авичи для проповеди ее обитателям, которую Лиллье выставляет как источник для апостольского учения о схождении Христа во ад. Это «позднейший плод собственно китайского умозрения... всецело обязанный своим происхождением свойственным необразованным народам склонности к преувеличению и таинственности» (С. 273). Это же Горохов говорит и о предлагаемой Бунзеном как источник рассказа о Преображении буддистской легенде, повествующей, как однажды Будда на о. Цейлон взошел на гору, «сел там под деревом и вдруг озарился таким сильным блеском, что был принят жителями за горного духа» (С. 275). Древность источника, повествующего об этом, не восходит ранее VI века христианской эры. Автор с иронией замечает, что «вслед за «преображением», конечно, нисколько не удивительно, если и «воскресение Христа и Его явление ученикам имеют свой буддийский прототип». Тот же Лиллье находит его в китайской легенде о том, как умерший Будда, поднявшись из гроба, утешал свою спустившуюся с неба и горько плакавшую мать. Но, очевидно, по какому-то роковому стечению обстоятельств и этот «прототип» появился только спустя несколько веков после написания наших евангелий» (С. 276).