Православие и корейцы

После нескольких обсуждений составлено было прошение за подписями присутствующих (о. Палладий не приложил своей подписи, видимо, считал действия свои все же незаконными) и направлено в Св. Синод. В прошении, между прочим, говорилось, что корейцы-христиане желают, чтобы Миссия была самостоятельною, независимою ни от Владивостокского, ни от Японского, ни от какого-либо другого архиерея, кроме Синода, что во главе ее должен стоять правомочный начальник, непременно в сане архимандрита (а именно: о. Палладий).

Какая судьба постигла прошение, нам неизвестно, полагаем, что оно не произвело впечатления на членов Св. Синода, а если и произвело, так самое отталкивающее, тем более, что изложено было в духе самостийном, революционном, противном любви и смирению христианскому. А, может быть, оно не было принято во внимание, потому что Синод в то время был завален подобного рода бумагами, приходившими со всех концов России. Кроме того, Св. Синод доживал последние дни своей жизни[126].

Словом, так или иначе, дело с прошением провалилось окончательно и, как ни странно, никто из «воинствующих» корейцев не поинтересовался им ни в ближайшее время, ни в последующее. Миссия как была, так и осталась в ведении Владивостокского епархиального начальства, по крайней мере, до поры до времени.

Между тем преосвященный Павел, не зная ничего о происходящем в Сеуле, послал к о. Палладию одного катехизатора, некоего Самуила Ли, когда-то служившего в Сеульской Миссии и потом перешедшего в Уссурийскую, с просьбою дать ему катехизаторское место в каком-либо из станов в провинции, хотя бы при самом минимальном вознаграждении. Самуил не замедлил прибыть в Сеул и предстал пред «грозная» очи о. Палладия с архиерейским письмом в руках. О. Палладий, узнав, в чем дело, тотчас велел ему немедленно убираться вон к «своему архиерею»; причем вдогонку испугавшемуся и оторопевшему просителю добавил: «Ваш архиерей мне не указ, я сам знаю, кого мне принимать, кого гнать, кого миловать!..». Получился грандиозный скандал[127].

Чтобы образумить не в меру расходившегося инока, преосвященный Павел написал ему письмо с выражениями неудовольствия, но довольно корректное по содержанию. В ответ на это получил от него дерзкое послание, грубое, до неприличия оскорбительное, в котором о. Палладий называл архиерея «большевиком» и другими умаляющими честь и достоинство епископа эпитетами.

Далее преосвященному Павлу ничего не оставалось делать, как вышеозначенную грамотку представить на суд архиерейского совета, только что начавшего функционировать во Владивостоке, и ждать его решения.

Епископский совет по рассмотрении дела определением своим постановил: «о. иеромонаха Палладия немедленно отозвать из Сеула во Владивосток в распоряжение преосвященного Викария и вместо него назначить другого иеромонаха по усмотрению Преосвященного».

Итак, пробыв три с половиной месяца в Сеуле, о. Палладий принужден был распрощаться с Миссией и миссионерской деятельностью, к которой готовился столько времени, и снова возвратиться во Владивосток.

Перед возвращением его во Владивосток, Преосвященный Павел, благодаря своему мягкосердечию и незлобию, высказался о нем, между прочим, так: «Пусть возвращается, Бог с ним! Дадим ему какое-нибудь место, вернее всего в корейском стане, пускай его служит… по мере того, насколько осознает свою вину (если только осознает и извинится) я не прочь сделать его своим помощником по Уссурийской Миссии. Кто знает, со временем, может быть, будет еще архиереем… Теперь в нем говорит молодость, пылкость, невыдержанность, а там, Бог даст, все уляжется и он будет хорошим, полезным работником».

Не знаем, осознал ли о. Палладий свою вину, смирил ли себя перед оскорбленным владыкою, несомненно, лишь то, что он вскоре по прибытии во Владивосток снял с себя священный сан без всякого со стороны епархиальной власти повода и поступил на какую-то гражданскую службу. После, по частным сведениям, дошедшим до нас, был якобы выслан (при падении Владивостока в 1922 г.) советскою властью к себе на родину (на Волынь) и там исчез для Миссии бесследно.

Из всего вышеизложенного видно, что революция, разразившаяся в России, докатилась и до Сеула и здесь среди кучки русских людей и некоторых христиан-корейцев разразились, как эхо революции события, наделавшие немало шуму и причинившие много неприятностей. Таков психоз всякой революции, болезненный и неотвратимый: психоз, которым заболела почти вся тогдашняя Россия.