Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

В повести «Жёлтая стрела» жизнь уподоблена абсурдной поездке в поезде, мчащемся к всеми сознаваемой неминуемой катастрофе. И всё вновь — ирреально: «…в сущности, никакого счастья нет, есть только сознание счастья. Или, другими словами, есть только сознание. Нет никакой Индии, никакого поезда, никакого окна. Есть только сознание, а всё остальное, в том числе и мы сами, существует только постольку, поскольку попадает в его сферу». И единственно, чем можно спасти себя, — суметь выйти из этого бессмысленного движения. Главный персонаж совершает это в последней, нулевой главе (недаром же и нумерация в повести начинается не от начала, а от конца её — всё тот же абсурд).

И в романе «Generation “П”» вновь набредаем на вариант всё той же идеи: жизнь есть виртуальная реальность, порождаемая в данном случае не дурманным сознанием Котовского или Чапаева, но абсурдностью глобальной рекламы и концепциями хитроумных пиарщиков, создателей примитивных клише, которые, благодаря техническим возможностям новой аппаратуры, превращаются в телевизионные фантомы. Все политические фигуры, начиная от президентов Ельцина и Клинтона, все важнейшие события — оказываются пустыми муляжами и ирреальностью (эта идея утверждается, пожалуй, не без оглядки на Оруэлла). И не известно, по чьему указанию всё это творится, и оттого не известно, с какою подлинною целью совершается. Есть даже догадка, что жизнь есть сон некоего бога. Впрочем, это не догадка, а отголосок известного восточного религиозного домысла. (Кажется, на эту тему есть более изящное художественное создание, стихотворение Ф.Сологуба «Я странною мечтой томительно встревожен…»)

Вообще мышление персонажей Пелевина всегда имеет навязчиво нехристианский характер. Когда же писатель вдруг касается подлинно религиозных понятий, они обретают у него отталкивающе бездуховное наполнение. Так, Вавилен Татарский в романе «Generation “П”», обратившись мысленно ко Христу, создаёт как вершинное выражение своего молитвенного состояния — рекламный слоган «Христос Спаситель. Солидный Господь для солидных господ». Затем в творческом экстазе он поднимает заплаканые глаза в потолок:

«— Господи, Тебе нравится? — тихо спросил он».

Само счастье человеческое осмысляется теперь просто как предмет всё той же рекламы, предмет измышленный и недостижимый. «…Всегда рекламируются не вещи, а простое человеческое счастье». Но и вещи — обман, и счастье — то же. Вот логическое завершение развития всей эвдемонической культуры— окончательное подведение итога, что ни говори.

В этом романе Пелевина, как и в прочих его сочинениях, мы встречаемся вновь с наркотическим бредом, неопределённым мистицизмом, с претензиями на глубокую мудрость, с физиологическими ассоциациями при восприятии реальности вымышленной и невымышленной. (К слову: местами у Пелевина между строк проглядывает хитрая ухмылка Венички Ерофеева.)

Согласимся с выводом критика М.Золотоносова: «…никакой он, Пелевин, не писатель, а на самом деле давно и не без успеха дурит читателя, в действительности же писателя Пелевина нет»¹⁷⁶.

Вместо Пелевина — одна пустота…

Нет смысла долее задерживаться во всех вывертах воображения постмодернистов — результат всё равно будет один. Старая истина: чтобы узнать вкус моря, хватит и раз хлебнуть. Мы же вдоволь нахлебались из лохани этой литературы. Прочих авторов можно оставить в покое. По отношению ко всем им пророческими становятся слова Чёрного барона: «И если вы обнаруживаете вокруг себя непроглядную тьму, то это значит только, что ваше собственное внутреннее пространство подобно ночи». Мрак внутреннего пространства всего направления навязывается окружающему миру.

Ещё раз скажем: а что же может узреть в мире и в человеке тот, кто не хочет видеть в мире Творца и образ Его в человеке?

Характеризуя литературную ситуацию конца столетия, Золотоносов усматривает в ней три главные особенности:

«Первая— резко усилившаяся групповщина, “тусовочность”, которая практически сменила борьбу направлений…Члены каждой литературной группировки хвалят и продвигают своих и “мочат” чужих. Чужих ругают за то, за что своих хвалят. Идёт борьба за ограниченные денежные ресурсы, которые инвесторы согласны направить на литературный рынок…

Вторая особенность — явное отставание прозы от поэзии по художественному уровню, сопровождающееся попыткой кризис прозы преодолеть. Сейчас мы переживаем такой странный период, когда в жизни и в литературе циркулируют самые банальные истины….

И третья особенность современной литературной ситуации — сохранение разрыва между массовой литературой и литературой “серьёзной”…»¹⁷⁷.

Обратимся к серьёзной. Что же писатели, опирающиеся на мощную традицию великой русской литературы?

5. Леонид Максимович Леонов