Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих (1,299).

Вот: воспеваемая страсть. «…Нелепейшая роскошь, роскошная нелепость — страсть!» (1,90) — как она сама определила. Кто там ищет причины самоубийства? Вот они — на виду…

Тут страсть прежде всего любовная, но такое определение слишком узко и недостаточно. Тут лавина всеобъемлющей страсти.

Безмерность у Цветаевой во всём и всегда. Уже чувствуя тяжесть годов, она не может смириться.

— Пора! для этого огня—

Стара!

— Любовь — старей меня!

— Пятидесяти январей

Гора!

— Любовь — ещё старей:

Стара, как хвощ, стара, как змей,

Старей ливонских янтарей,

Всех привиденских кораблей

Старей! — камней, старей — морей…

Но боль, которая в груди,

Старей любви, старей любви (1,330).

Это датировано 23 января 1940 года. Шесть дней спустя поэт возвращается к тому же:

— Годы твои — гора,

Время твоё — царей.

Дура! любить стара,

— Други! любовь — старей:

Чудищ старей, корней,

Каменных алтарей

Критских старей, старей

Старших богатырей… (1,330).

Цветаева не вне, а внутри страсти, у неё своё видение страсти, у неё знание стихии страсти, а не последствий её. Поэтому она никогда не поймёт тех, кто судит страсть с духовной высоты. Оттуда — страсть: как единый огонь, жгущий и сжигающий душу. А вблизи, из души взирая, все оттенки того пламени различить можно, жар измерить во всех языках его. Зачем? Но Цветаева тем и занята в своей поэзии, не спрашивая зачем. Творчество Цветаевой — энциклопедия страсти, единый свод всех её проявлений и оттенков. Температуру страсти она измеряет своей неистовой болью. От страсти она страдает… И упивается страданием до времени?

И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,

Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,

Потупиться — понять — что сладострастью кара —

Жестокая любовь и каторжная страсть (1,91).

Вот: одержимость страстью.

В современном русском языке слово «страсть» определяется как: 1) сильное чувство, с трудом управляемое рассудком; 2) сильное влечение, постоянная склонность к чему-то; 3) сильная любовь с преобладанием чувственного влечения¹². Для духовного осмысления понятия этого недостаточно. Необходимо знать, как используется это слово в Писании и у Святых Отцов, в литургическом языке, нужно обратиться к церковнославянскому языку, в котором слово страсть понимается как: сильное желание чего-либо запрещённого (Гал. 5, 24. Кол. 3, 5); страдание, мучение (Рим. 8, 18. 2 Кор. 1, 7. Фил. 3, 10); сильное желание, болезнь плотской страсти, плотские наслаждения¹³.

Для Цветаевой все эти значения как бы слиты нераздельно, страсть для неё: сильное, не управляемое рассудком влечение к запретному чувственному и душевному наслаждению, к неистовому переживанию этого наслаждения, неотделимого от страдания.

Преподобный Иоанн Лествичник писал о страсти: «Страстиюназывают уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе, и через навык сделавшийся как бы природным её свойством, так что душа уже произвольно и сама собою к нему стремится»¹⁴. И как будто прямо к предмету нашего разговора, преподобный Иоанн сказал: «В безумных страстях нет порядка или разума, но всякое бесчиние и неустройство»¹⁵.

Именно в таком понимании страсти рассматривались Святыми Отцами как губительное начало для души. Все страсти, ибо таково их свойство, что одна неизбежно влечёт другую за собой. Любая страсть сушит душу, даже та, что представляется безобидною.

«Кто потворствует одной страсти, — предупреждал авва Исайя, — тот отворяет дверь всем страстям. Страсти держатся одна за другую, как звенья в цепи»¹⁶.

Страсть становится основою греха, грех же отвращает, удаляет человека от Бога. О различии между страстями и грехами говорил авва Дорофей:

«Ибо иное суть страсти, иное грехи. Страсти суть: гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же суть самые действия страстей, когда кто приводит их исполнение на деле, т. е. совершает телом те дела, к которым побуждают его страсти…»¹⁷

Поэтому Святые Отцы, повторим известное, учили бороться прежде всего со страстями, с причиною, а не с проявлением греха, следствием: устранение причины устранит и грех.

К людям, потворствующим страстям, авва Дорофей применил такое стравнение: «Скажу вам пример, кому подобен тот, кто действует по страсти и удовлетворяет ей. Он подобен человеку, который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берёт их и собственными руками вонзает в своё сердце»¹⁸.

Нередко нежелание бороться со страстями пытаются представить как вольнолюбие, поскольку борьба со страстями, укрощение страстей, отказ от страстей выдаётся при таком понимании за ограничение свободы. Человек же, беспрепятственно предающийся действию страстей, якобы истинно свободен. Это очевидный самообман: следование страстям есть рабство у страстей.