Зуров, как летописатель событий, давних и тех, кои пережил непосредственно, исключительно достоверен и правдив. Взятое им национально-историческое направление в изображении облика разных эпох своей страны определило и дальнейший поиск главенствующего религиозно-нравственного начала в созидании прочных устоев жизни. Носителю этого начала — народу церковному Зуров посвятил самые трогательные и самые вдохновенные свои страницы. Непревзойдённый стилист, мастер психологических интонаций в изображении характеров и пейзажа, писатель при всём лаконизме и скупости его изобразительных средств умел свои произведения так пронизывать свежестью лирических чувств, что читатель, вникнув в его повести и рассказы, потом уже неотрывно будет согреваться мечтой еще раз повстречаться с его полюбившимися героями.
Родина Леонида Зурова — Псковщина, город Остров. Земля эта обильно полита кровью ратников, искони воевавших с иноземцами, отстаивая государственный рубеж. Уезд, как и сам уездный городок, овеянный древними преданиями, жил безбедно и благомысленно среди родной природы, наделённой Божиими щедротами. Старинные вельможные и помещичьи усадьбы с их непременными кустами чайных роз, крестьянские дворы, пунктиром крыш ограничивающие пространство сел, с их крестьянским простодушным бытом; и церкви, часовни, монастыри-святыни. Родился Леонид Федорович Зуров 10 апреля 1902 года в дворянской семье, с детства познав русскую жизнь во всех сё многоразличных заботах, постиг родниковые глубины языка и набрался незабываемых пространственных впечатлений. Всё это затем единым слитком войдёт в его произведения, напоённые светом и лиризмом, отмеченные благородными порывами и смирением, присущим православным людям.
Зуров ещё и гимназии не закончил, как началось всероссийское трагическое безумие — революция. Неистовые страсти и зломыслие, сопутствуя перевороту, быстро докатились и до этого заповедного уголка России. Переворачивалась страница жизни нормальной, открывалась зловеще багровая, с письменами скорбными и мимобегущими. Зарождалось и ширилось противостояние злодейству, организовалась для отпора Северо-западная армия Юденича. Юноша Зуров “по долгу совести” (его выражение) вступил добровольцем в эту армию, бойцом пошёл освобождать Петроград от красноты. И уже взяли Гатчину, вступили в Лигово, откуда будто бы уже виднелся купол Исаакия Далматского, что у самого Зимнего Дворца, и краснота бежит, и вот бы ещё рывок — и столица освобождена. Но не тут-то было: злодеи и возмущённые ими гарнизоны потеснили добровольцев, выхватили из их рук победу. В этих боях Леонид Зуров был дважды ранен и его, почти умирающего, переместили в Эстонию. Заканчивался 1919 год, а с ним уходила в прошлое Родина. Предстояла бессрочная чужбина.
После поправки здоровья Леонид Федорович задумывается определиться в жизни. Поначалу он выбирает для себя стезю историка древнерусского искусства, чтобы полнее выразить своё желание послужить памяти предков, исчезающей памяти Отечества. И вот уже юный ревнитель древностей в Праге, в чешской столице он посещает Карлов университет и семинары академика Н.П.Кондакова, слушает лекции его замечательных сподвижников по археологии. Зурову хочется стать учёным, но неотступная нужда — постоянная спутница русских изгнанников не позволила дальше учиться. Найти работу было совсем непросто. Вернулся в Прибалтику, на этот раз в Латвию. Одно время в Риге устроился маляром, а немного погодя — ответственным секретарём детского православного журнала “Перезвоны”. С “Перезвонов” и пойдёт отсчёт литературной работы Леонида Зурова. Здесь он напечатал первые свои прозаические опыты, близко сошёлся с профессиональными писателями и художниками.
А уже в 1928 году в Риге вышла в свет его первая книга “Кадет”, в неё он включил одноимённую повесть и ряд рассказов и очерков. Молодой писатель в ней сразу предстал во всём блеске своего дарования: художественная ткань его прозы была выработана столь тщательно и умело, что потрясла совершенством даже маститых литераторов; своим трепетным пером Зуров ярко отобразил тончайшие душевные переживания, а событийный фон им был выписан так убедительно и достоверно, как это мог сделать лишь живой свидетель и участник описываемых ситуаций. Появились печатные отклики, один из них принадлежал перу Ивана Бунина. “Подлинный, настоящий художественный талант, — именно художественный, а не литературный только, как это чаще всего бывает…”— говорилось в том отклике.