Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 2 (VI том)

Если в конце, то и оставляет как бы русского человека Божий Промысл. Среди персонажей романа важное место отведено автором прошедшему через многие испытания (от германского плена до “гулаговских кругов”) солдату-мужику Егорычеву, который становится символическою фигурою при осмыслении судеб русского народа. Символичен и жизненный итог, к которому приходит этот человек:

«Не сыскав правды в канцеляриях, стал задумываться он о Божьем Промысле, вспомнил вдруг молитвы полузабытые, притчи евангельские, любую вольную минутку Богу молился, спрашивал, за что, за какие грехи такое испытание ему и когда этой расплате срок придёт? Но и этим не облегчился, не всякому, видно, дано от Самого Господа Бога отчёты получать. Тогда застыл Егорычев сердцем, оглох душой и принялся жить изо дня в день со своей тоской один на один» (127).

Отступился Бог от человека? Или даже от народа всего?

Некий старый сапожник показывает Егорычеву полученную им в дар от какого-то зэка особую «икону». Важно: икону— как она именуется и автором, и персонажем. Своеобразная то была икона, помогающая, по слову сапожника, от всех бед, — «кусок закопчённой фанеры, на которой чьей-то рукой выжжено было одно-единственное слово: “Насрать!”

Этим Егорычев и прожил всю остальную жизнь» (128).

Если вдуматься в шокирующую грубость той «мудрости», то она заключает в себе не что иное, как теплохладность, вознесённую на уровень главного закона жизни.

Что скажет Господь тому, кто устроил жизнь по такому закону? Это известно: «Извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3, 16).

Такова ли судьба народа?

Такова ли судьба и человечества вообще — когда уничтожит последний самого себя, а сатана возликует о своей победе?

Кажется, всё в романе стянулось к вопросу, который задаёт себе один из персонажей:

“К сожалению, мир — это всё-таки заговор. Заговор безбожного человека против всех и самого себя. И только Бог волен вывести нас из этого замкнутого лабиринта. Но заслуживаем ли мы Его снисхождения?”(149).

Автор как будто останавливается перед грядущим как перед неразрешимою загадкой…

Куда несёшься ты, Русь, дай ответ!..

Важно и необходимо: вовремя поставить истинный вопрос — даже и не зная ответа. Нравится тот вопрос, не нравится ли — отвечать придётся.

И это вопрос не просто писателя Максимова, а и: русской литературы оттуда— всем нам.

Глава 20. Русская литература конца XX столетия

Кажется, всё обрушилось в русской культуре конца века и тысячелетия: литература утратила своё ведущее положение. Тиражи толстых журналов, взлетевшие, было к миллиону, едва держатся возле десяти тысяч.

Прежние властители дум уступили место наглым малограмотным журналистам и дельцам шоу-бизнеса. «Самый читающий народ в мире» упивается низкопробными детективами, любовными романами дурного тона, вздыхает вслед убогой фантазии авторов несчётных «мыльных опер». Молодёжь балдеет на рок-концертах, выпрямляет извилины компьютерными играми, закаляет обновляемую мораль сходящими с голливудского конвейера боевиками, глушит пустоту души наркотиками.

Что это: предвестье близкой окончательной апостасии или предупреждение о необходимости противостать надвигающейся угрозе?

Поддаваться отчаянию никогда не полезно, но должно попытаться хотя бы с краешку осмыслить совершающееся.

1. Важнейшие особенности развития культуры конца XX столетия

Апостасийное сознание (и близкое ему интеллигентское либеральное) по отвержении подлинно духовных ценностей сакрализовало понятие культуры. Культура при этом начинает отождествляться с духовностью. Более того, даже если за религией признаётся право на существование, то она осмысляется как составная часть культуры, как нечто меньшее по отношению ко всеобъемлющему.

В литературоведении это, в частности, приводит к тому, что некоторые исследователи отвергают правомерность сугубо религиозного понимания литературного процесса, утверждая необходимость неких общечеловеческих критериев при оценке творчества любого писателя. Высказывалось мнение, что нельзя ограничивать наследие художника узкими рамками одной религиозной конфессии (имелось в виду Православие). Как будто то, что идёт от человека, может быть шире данного в Откровении; Православие же, несущее в себе полноту Христовой истины, позволяет давать самое широкое истолкование любого явления. Вот это-то для гордыни человеческой и невыносимо признавать.

Всё это накапливалось исподволь в течение долгого времени и привело к кризису в культуре, как и в литературном творчестве, и в науке о литературе. О том верно и точно сказал Б.Н.Тарасов: